он, обращаясь уже, кажется, к самому себе. Излишне говорить, что, когда я разогнался, окружающий пейзаж превратился для меня в сплошную и невыразительную серо-зеленую линию, начисто лишенную всяческих ориентиров и существовавшую как бы вне моего сознания, всецело сосредоточенного на носках моих подрагивающих на неровностях трассы, стремительно рвущихся в неизвестность лыж. Я всеми силами стремился удержаться в колее. Последнее, что я запомнил, была фигура человека в серо-зеленой шинели, отчаянно махавшая руками. Сейчас, по прошествии многих лет, я мог бы сравнить отчаянную жестикуляцию этого человека с жестикуляцией Адриано Челентано в фильме «Блеф», когда он, стоя на краю огромной ямы, махал руками и орал своим преследователям: «Сюда нельзя, ребята!». Я очнулся от резкой боли в левом колене и увидел участливо склонившееся надо мной лицо Сани. «Ну ты, Витек, даешь», – покачав головой, произнес он и показал мне оторвавшуюся во время падения левую лыжу. Я с трудом приподнял голову: лыжина была аккуратно обломана с обоих концов сантиметров на тридцать. «Надо же так умудриться», – продолжал Саня, вертя в руках уже совершенно никчемный обломок, но я его уже не слушал – мое внимание было приковано к неподвижно лежавшей метрах в трех впереди по склону фигуре в серо-зеленой шинели, над которой в полный рост, как памятник неизвестному солдату, возвышалась точно такая же фигура, полная какого-то скорбного достоинства. В его руках были казавшиеся совершенно нелепыми бамбуковые лыжные палки. Я узнал человека, который, судя по всему, пытался предупредить об ожидавшей меня участи, но, увы, не успел. «Сколько же народу здесь полегло сегодня?» – подумал я, но усиливавшаяся пульсирующая боль в колене вновь отвлекла меня от этих мрачных мыслей. Ногу я, к счастью, не сломал, но колено ушиб, причем здорово, так что у меня на всю жизнь остался довольно внушительный желвак повыше колена на левой ноге. Сейчас же я думал, что неистовая беготня за упряжками в последние дни в непривычной, начисто лишенной каблуков обуви, наверное, и послужила причиной этой боли. Поскольку перерывов в тренировочном процессе пока не намечалось, я должен был что-то предпринять, чтобы подлечиться. Я вспомнил, что когда-то в книжке «42» о марафонцах я прочитал о способе укрепления связок коленного сустава: необходимо было, сидя на высоком столе, сгибать и разгибать ноги с укрепленным на лодыжках грузом. Я приступил к этим упражнениям в тот же вечер в своей келье, выбрав в качестве груза средних размеров березовое полено.

В этот вечер мы примеряли экспедиционную одежду, предоставленную нам, как мне пояснили, таинственными и могущественными спонсорами. В ту пору это слово было, во всяком случае для меня, в диковинку, однако по ассортименту и количеству одежды я понял, что это очень неплохие и достаточно щедрые люди. Ну как тут было не вспомнить легендарное «Одеть из остатков»! Верный своей тактике, я наблюдал за Джефом и отбирал одежду для себя практически по его списку, тем более что, как оказалось, у нас были одинаковые размеры, обозначаемые загадочными буквами «XL». Поначалу мне показалось, что это какое-то недоразумение, ведь если читать эти цифры по-латински, то получится какой-то несерьезный 40-й размер, в то время как в последние годы я никогда не опускался ниже 48-го. Меня успокоили, объяснив, что это сокращение от слов «Extra large», что означает «очень большой». Здесь тоже, по-видимому, сказалось стремление американцев сэкономить свои душевные и физические силы для чего-нибудь более существенного в этой жизни по сравнению с угадыванием соответствия каждой конкретной фигуре своего размера, выражаемого непонятными для большинства людей цифрами. Насколько легче иметь на все случаи жизни только четыре, зато вполне понятные градации: S – small (маленький), M – medium (средний), L – large (большой) и, наконец, как мы уже знаем, XL – очень большой! Правда, потом я узнал, что существует и пятая градация, когда размеры человека превышают всякие разумные пределы: XXL – extra extra large (очень и очень большой). Подобная, воистину американская, непосредственность в отношении определения размеров абсолютно не соответствовала европейской скрупулезности в этом вопросе и невольно напомнила мне известный способ счета в каком-нибудь Богом забытом африканском племени: все то, что в сумме превышало число пальцев на руках и ногах, определялось как «очень много». Так или иначе, но XL нас с Джефом вполне устраивал и даже давал некоторые основания для гордости: все остальные участники команды, включая лидеров – Стигера и Этьенна, – вполне обходилась размером M, а в некоторых случаях – даже S! Одежда, которую нам предстояло носить в Гренландии, совершенно не походила на ту, к которой я уже успел привыкнуть за годы моих предшествующих полярных экспедиций. Прежде всего это был праздник красок. Куда подевались излюбленные болотные, черные или темно-синие цвета дизайнеров нашей полярной одежды! Здесь господствовали бирюзовые, ярко-зеленые и розовые тона, искусно подчеркнутые включениями совершенно уместного черного цвета! А молнии! Их можно было обнаружить в самых неожиданных местах, и мне показалось, что если все их разом расстегнуть, то куртка или брюки неминуемо распадутся на множество разноцветных лоскутов самой причудливой формы. Однако все они при внимательном рассмотрении имели четкое функциональное назначение. Молния, проходившая по внутренней поверхности предплечья от локтевого сгиба до подмышки, позволяла регулировать приток воздуха и служила для вентиляции, ту же функцию выполняли молнии по наружным швам брюк, которые на цветном фоне несколько смахивали на генеральские лампасы; кроме того, эти молнии позволяли надевать брюки через маклаки, что порой было очень удобно. Я уже не говорю о самой главной молнии, волшебной полуаркой охватывавшей обширное пространство пониже спины, – ее значение для полярного путешественника трудно было переоценить.

На следующий день на ранчо появилась еще одна весьма колоритная фигура. Когда я вышел к завтраку, то сразу обратил на него внимание. Это был молодой человек атлетического сложения. Длинные белокурые волосы, загорелое лицо с крупными правильными чертами и особенно выделявшиеся на фоне загара пронзительно голубые глаза придавали ему сходство с викингом и, как оказалось, совсем не случайно. Джон представил его: «Познакомься, это Пэр Брейхоген – наш фотограф. Он норвежец, но живет в Штатах». «Hi!» – моментально отреагировал я, показывая, что тоже кое-что понимаю, хотя и не живу в Штатах. Мы пожали друг другу руки. Естественно, что сразу вслед за этим я попал в поле внимания его фотокамеры, работавшей с потрясающей быстротой. Пэр приехал отснять участников команды в тренировочном процессе, в который естественным образом входил и завтрак. Уилл с Джефом уехали в город, и поэтому я запрягал собак самостоятельно. Джеф, правда, оставил мне записку, чтобы я попробовал поставить