Шрифт:
Интервал:
Закладка:
14 марта, спустя всего две недели после начала тренировочного процесса, наша команда совершенно неожиданно, во всяком случае для меня, начала распадаться на глазах. Руководители экспедиции, по-видимому, решив, что уже вполне обрели необходимую и достаточную для руководства переходом спортивную форму, и показав всем участникам, как именно надо тренироваться, покинули ранчо. Чтобы у нас не возникло никаких подозрений о том, что их отьезд заранее спланирован и является частью какого-то общего коварного плана, они разъехались в разные стороны: один (Уилл) – на Запад, в Лас-Вегас, другой – на Дальний Восток, в Париж. Уилл направлялся в Лас-Вегас отнюдь не для того, чтобы в этом признанном во всем мире центре игорного бизнеса спустить спонсорские деньги. Напротив, участвуя в проводимом в Лас-Вегасе ежегодном «Ski Show of America»[10], Уилл рассчитывал их приумножить, заключив соглашения с фирмами, производящими все необходимое для зимних видов спорта, что могло пригодиться нам в Гренландии. Что касается Этьенна, то он отбывал в Париж по делу срочно, чтобы, по его словам, проверить, как идет строительство яхты для нашей готовящейся Трансантарктической экспедиции. Это имело весьма отдаленное отношение к нашим ближайшим планам, но тем не менее с 14 марта на ранчо остались только три участника экспедиции – Джеф, Кейзо и я, – причем если Джефа и Кейзо удерживал от попыток бегства подписанный с Уиллом контракт, то меня – лишь отчасти билет Аэрофлота с фиксированной датой вылета. В основном это было чувство солидарности с товарищами по команде. Нельзя сказать, что в отсутствие Уилла режим наших тренировок претерпел заметные изменения, разве что мне приходилось больше заниматься собаками. Джеф теперь подолгу пропадал в офисе, а дублировавший меня прежде в работе с упряжкой Мус занимался с собаками Уилла. В результате уровень моего взаимопонимания с собаками заметно вырос, а точнее говоря, расширился: если до этого все нюансы моего отнюдь не командного голоса достигали только слуха коренных, наиболее близких ко мне, собак, да и то только потому, что в случае неповиновения им доставалось первым, теперь они стали небезразличны и Честеру, который выполнял мои команды практически с первого раза. Это очень облегчало работу с упряжкой и превращало ее из непривычного, изнурительного, требующего значительных затрат душевной энергии процесса в удовольствие. Естественно, случались и проколы. Тогда для укрощения своих лохматых строптивых друзей мне приходилось применять не только слово, но и дело, хотя только в тех случаях, когда даже более опытный каюр был бы бессилен. Так случалось, например, если нам на пути попадалась (к счастью, редко) какая-нибудь вольноотпущенная собака. Тогда образумить Честера и, стало быть, всю упряжку можно было только с помощью специальной плоской пластиковой плети, представлявшей собой нечто похожее на выбивалку для ковров. Основным назначением этого вселяющего в собак ужас и потому действовавшего безотказно устройства было производство страшного шума. Эта плеть всегда была под рукой, и в случае собачьего бунта пускалась в дело.
Утром 15 марта снег наконец прекратился и выглянуло солнце. Я, как всегда, запряг собак и уже было собрался выезжать, но тут подошел Джеф и сказал, что ему срочно нужно в офис и он поедет туда на упряжке. Его можно было понять: до офиса было по меньшей мере километров десять, а используемый для таких поездок «Pink Floyd» Уилла отсутствовал вместе с хозяином. В результате Джеф умчался, взметая облака снежной пыли, переливающейся под лучами солнца всеми цветами радуги, а я остался на хозяйстве. Раскосый, а потому, по-видимому, обладавший более широким углом зрения глаз Кейзо сразу же обнаружил в деловой суматохе утреннего ранчо слонявшегося без дела русского. Он подошел ко мне и, как всегда, немного стесняясь, но скорее утвердительно, чем вопросительно сказал: «Виктор, ты смог бы что-нибудь сделать с этой большой ямой?» – он жестом пригласил меня следовать за ним и, когда мы поднялись на вершину холма, где проходила любимая трасса Уилла и