Кровь отлила у Сесили от лица. Она рассчитывала, что до этого не дойдет, что отец принесет извинения. И возможно, тогда Алешандру смягчится.

Отец пристально посмотрел на нее.

– Тебе кажется, что ты его знаешь, Сесили, что можешь доверять ему, что ты ему не безразлична? Так скажи ему, чтобы отказался от своих притязаний… чтобы оставил в покое старые дела.

Алешандру приехал домой поздним вечером в четверг, закончив с колумбийским приобретением. Он не остался отмечать сделку с коллегами и решил лететь в Кентукки, чтобы попытаться еще раз достучаться до Клейтона Харгрова, – а иначе Алешандру придется принять тяжелое решение – сделать выбор между двумя женщинами, которым он хочет сохранить верность, – но из-за сильнейшей грозы рейс отменили, и он вынужден был вернуться в Нью-Йорк. Что ж, он дал Клейтону достаточно времени, чтобы поступить правильно.

Оставив портфель в гостиной, он снял пиджак и зажег свет. Сесили, наверное, все еще на ферме.

Он налил себе выпить, подошел к высоким окнам и стал смотреть на огни Центрального парка.

Прошло двадцать минут. Тридцать. Он представил Сесили, застрявшей в пробке на автостраде. Алешандру отставил пустой стакан и уже собрался позвонить ей и отругать за то, что не прислала ему эсэмэску, что опаздывает, как она появилась в дверях.

Он успокоился и подошел к ней. Обняв за талию, он хотел ее поцеловать, но она отвернула лицо, и поцелуй попал на подбородок. Алешандру нахмурился и убрал руки.

– Что случилось?

Сесили швырнула сумку на стул.

– Я летала в Кентукки, чтобы поговорить с отцом.

– Почему ты не сказала мне?

Голубые глаза смотрели холодно и неприветливо.

– Потому что ты сказал мне как-то, что я – хозяйка своего счастья, вот я и отправилась к нему за ответами, которые хочу получить.

– Что он сказал?

– Он сказал мне правду. Сказал, что мой дед сделал именно то, о чем мы говорили. Что это было ошибкой, которую он покрывал с тех самых пор, чтобы сохранить карьеру трех своих женщин.

– Твои родители ссорились из-за этого в тот день, когда умерла твоя мать?

Сесили кивнула:

– Объявился конюх как раз накануне вечером и стал требовать еще денег. Когда мама узнала, то пришла в ужас от того, что это разрушит ее карьеру.

– По крайней мере, тебе теперь известно, что она ничего от тебя не скрывала.

– Какое это имеет значение? – У Сесили дрожали губы. – Все не имеет значения. Если бы отец сразу сказал маме правду, то ничего не случилось бы.

Он провел большим пальцем по ее щеке.

– Сесили, отец не виноват в смерти твоей матери. Никто не виноват. Я знаю, как сильно ты ее любила, какая крепкая у вас была связь, но ее нет. Перестань себя мучить.

– Я перестану, – глаза у нее горели, – а ты перестань продолжать этот кошмар. Надо положить всему конец.

– Скажи отцу, чтобы он извинился, и будет конец.

– Он обещал бабушке и моей маме, что он никогда не запятнает их имя. Он скорее лишится последнего цента, чем нарушит обещание.

Алешандру сжал кулаки.

– Выходит, он выбрал тебя разменной монетой?

– Удивительно, – спокойно заметила она, – то же самое он сказал о тебе. Что я – твоя выигрышная карта. Что ты женишься на мне исключительно ради наследника. Что ты получаешь удовольствие, отнимая у него единственное, чем он дорожит больше всего.

– Это нелепо! Ты же знаешь, сколько ты для меня значишь.

– Я думала, что значу. А сейчас я уже не так уверена.

– Объясни. – Он прищурился.

– Отец показал мне твое письмо.

– Я дал ему время одуматься. Я предложил ему компромисс – очень выгодный. Я уже собрался сегодня лично с ним поговорить, но мой рейс отменили, а времени у меня больше не было.

– Вы оба – словно два сцепившихся барана. И победителя в этой битве не будет.

– Как ты хочешь, чтобы я поступил?

– Забудь все, – сказала она. – Мы сможем залечить эту рану вместе, если откажемся ее увековечить.

– Я предполагал, что твой отец окажется разумным человеком.

Она долго молча смотрела на него.

– Не вижу большой разницы между вами. Он пытается сохранить честь семьи, как и ты.

– Разница в том, что было совершено преступление, – рявкнул Алешандру. – Не заставляй меня принимать трудные решения, Сесили.

То же самое сказал отец. Сесили отвернулась и обхватила себя руками. Она была словно одеяло из лоскутков, в котором порвались швы.

Она уехала из Кентукки совершенно разбитая отцовским отказом поставить ее интересы во главу угла в этой многолетней вражде. Да, любовь и долг в отношении ее матери перевесил его чувства к дочери.

– Сесили? – Алешандру взял ее за плечо и развернул к себе.

Она подняла на него глаза.

– Я думала, что смогу… смириться с практичным браком. Потому что… потому что не знаю, возможно ли для меня быть любимой. А потом, – она глубоко вздохнула, – ты заставил меня поверить тебе. Ты был то единственное, за что я держалась, когда все уходило у меня из-под ног. Ты был моим.

– Я и есть твой. Это не изменилось.

– Изменилась я. Я позволила себе в тебя влюбиться. Алешандру, я хочу безоговорочную любовь. Я хочу, чтобы ты сделал выбор в мою пользу в этой междоусобице.

Он выглядел так, будто его ударили в грудь кулаком.

– Я выбрал тебя. Я женюсь на тебе. Мы начинаем совместную жизнь.

– Нет. Ты женишься на мне, потому что я ношу твоего ребенка. И возможно, потому, что в какой-то мере ты неравнодушен ко мне. Но ты боишься любить, потому что твое прошлое сделало тебя таким.

У него передернулось лицо.

– Я ничего не боюсь, но я знаю: это испортит самые хорошие отношения.

Сесили покачала головой.

– Позволить себе любить – это не испортит нам жизнь, это сделает нас лучше.

– Ко мне это не относится, – отрезал он. – Я не обладаю способностью любить, Сесили. Я сразу об этом сказал.

Сердце у нее упало – на его лице написано все. Но разве она не знала, что так и будет?

– Что дальше? – спросила она. – Вызовешь отца в суд? Поставишь нашего ребенка в центре войны двух семей? Сделаешь в точности то, что твои родители сделали с тобой?

– Мы оградим его от этого. У твоего отца был выбор, Сесили. Что ж, пусть получит то, чего захотел.

– И ты тоже. А от меня ожидается, что я откажусь от всего ради брака с человеком, который никогда меня не полюбит.