– Сесили…

Она подхватила со стула сумку.

– Нам обоим надо время, чтобы подумать.

– О чем?

– О том, смогу ли я выйти за тебя. Потому что мужчина, в которого я влюбилась, не хочет меня полюбить.

Сесили пошла к двери. Он с мрачным лицом пошел следом.

– Ты не должна уходить на ночь глядя и в таком взвинченном состоянии. Куда ты отправляешься?

Она обернулась.

– Не знаю. – Сесили распахнула дверь. – Двое мужчин в моей жизни настолько меня разочаровали, что мне необходимо побыть от них подальше.

Алешандру проснулся на следующее утро со страшной головной болью. Отменив все деловые встречи, он улетел в Бельгию.

– Я правильно понимаю – это не визит вежливости? – сказала бабушка, когда они сидели за кофе на веранде.

Алешандру покачал головой и кратко обрисовал положение вещей, включая уход Сесили.

Адриана задумалась.

– Ну и ну, – пробормотала она. – Разве ты можешь ее винить? Она думает, что ее предали двое мужчин, которых она любит.

– Да, могу, – пробурчал он. – Нельзя вот так взять и демонстративно уйти. – И удивленно поднял брови. – А ты на чьей стороне? Я ведь для тебя стараюсь.

– Возможно, Сесили права, – мягко заметила бабушка. – Возможно, пора с этим покончить.

У него запульсировало в висках.

– Ты заявляешь мне это… сейчас?!

Бабушка сделала глоток кофе.

– Ты не все знаешь. Наше с Харпер Харгров соперничество было похоже на многосерийный приключенческий фильм. Со временем стремление победить превратилось в идею фикс. Харпер решила, что все дело в Дьяволе. Когда я не позволила ей спарить его с Деметрой, она разразилась бранью в мой адрес. Мы были на соревнованиях в Барселоне, и там я узнала, что у нее любовная связь с твоим дедом.

«С Уго?». Для Алешандру дед был самым благородным человеком.

– В чем-то я сама виновата, – призналась бабушка. – Харпер была красавицей, неотразимой для мужчин. Из-за моей сумасшедшей одержимости спортом твоему деду казалось, что я люблю спорт больше, чем его. Наверное, так порой и было. – В ее темных глазах промелькнула давняя боль. – Связь прекратилась, когда я устроила ему скандал. Думаю, он чувствовал, что Харпер его использовала. Но это едва не развалило наш брак.

Алешандру пытался переварить услышанное.

– Ты ведь его простила.

– Да, простила, потому что любила его. Брак сложен и противоречив, Алешандру. Но мы с твоим дедом создали, видно, что-то достаточно прочное, выдержавшее испытание временем. Уго был любовью всей моей жизни.

Алешандру задумчиво пил кофе. У них с Сесили тоже мог быть такой же брак – в душе он это знал. Тогда почему так трудно сделать то, о чем она просила? Неужели инстинкт самосохранения, так долго определявший его жизнь, настолько в ней силен? И тем не менее он знал, что любит Сесили. Она нашла путь к его сердцу. А он каждую минуту отрицал правду. Как же он сможет потерять ее?

С чем же он останется? Да он потеряет ее, если ничего не предпримет.

Бабушка взяла его за руку своей старческой морщинистой рукой.

– Найди Сесили. Скажи ей, что все закончено. Я потратила слишком много времени и душевных сил, чтобы удовлетворить свою гордость, Алешандру. Хватит.

Он кивнул:

– Я поеду и поговорю с Клейтоном.

– Нет. – Ариадна пристально посмотрела на внука. – Оставь Клейтона мне.

Алешандру вернулся в Нью-Йорк с намерением отыскать Сесили и все исправить. Но его невеста отключила телефон и не отвечала на сообщения.

В Кентукки, по словам ее отца, Сесили не было. И в Манхэттене тоже. Алешандру даже нанял частного детектива. И это за пять дней до свадьбы.

Начались бесконечные звонки: организатор свадеб, подрядчик с фермы. Алешандру не мог висеть целый день на телефоне, давая указания о том, чего он не видит, поэтому он перебрался в усадьбу, ожидая, что его невеста вот-вот появится.

Он лично наблюдал за разгрузкой лошадей Сесили, которые прибыли из Кентукки, и озаботился тем, чтобы купить упаковку зерновых хлопьев Бахусу, тосковавшему по дому и своей хозяйке.

Он тоже тосковал. Как же он понимал Бахуса!

Следующим утром он получил от Сесили сообщение, что с ней все в порядке и что ей требуется еще время на обдумывание. Но ни слова о том, где же она и к какому выводу пришла.

Он отправил ей эсэмэску со словами, что ему необходимо с ней поговорить. Ответа не последовало.

Наступил последний день перед свадьбой. Ремонт был полностью завершен, главное помещение конюшен сверкало кованым железом и красным деревом.

И тут Алешандру охватил страх: Сесили не собирается возвращаться. Он все разрушил. Как, черт возьми, это исправить?

– На случай если ты забыл, на свадьбе требуется невеста, Салазар, – растягивая слова, произнес Ставрос, держа в руке кий. Они играли в бильярд в большой гостиной «Вишневой фермы».

Шаферы весь вечер подшучивали над ним, но завтра приезжают две сотни гостей, и тогда уж будет не до шуток.

– Как насчет этого? – Ставрос поднял кий. – Если я забрасываю этот шар, то ты отменяешь свадьбу. Если не попадаю, мы ждем еще двадцать четыре часа в надежде, что она появится к маршу Мендельсона.

Антонио скорчил гримасу:

– Сейчас не время для твоего своеобразного юмора.

– Наоборот, – не согласился грек, – особый юмор как раз сейчас необходим.

– Не такого рода, – вмешался Себастьен. – Нам надо решить, что сказать гостям, если придется все отменить.

– Проблемы с ремонтом, – предложил Антонио.

– Неплохо, – задумчиво произнес Себастьен.

– Или ты мог бы отменить это прямо сейчас, – сказал Ставрос, – прежде чем добрая половина Нью-Йорка не сядет в машины, чтобы приехать сюда.

– Я утром решу, что делать, – ответил Алешандру.

Сесили ходила по веранде сельского коттеджа, который арендовала в районе Кэтскиллских гор.

День ее свадьбы.

Сердце подкатывалось к горлу. Она должна принять решение. Через несколько часов она выходит замуж за Алешандру. Но ничего не ясно.

Это идиллическое место в горной долине казалось идеальным, чтобы все обдумать.

И все-таки, глядя на красно-золотую листву, на потрясающий вид вокруг, она не могла не думать о том доме, который они с Алешандру строили. И туда летело ее сердце.

Есть два решения. Выйти за него и жить с ним с чувством ненависти за то, как он поступил с ее семьей, с ней. Или не выходить и лишить своего ребенка нормального домашнего очага, а себя – мужчины, которого любит.