Что касается голода и жажды, мне пришлось следовать старой аксиоме ограничения и терпения, которую мне преподали мои родители, когда я был маленьким мальчиком: «Когда тебе будет голодно, нарисуй пирог в своем воображении и притворись, что наслаждаешься им. Когда будешь измучен жаждой, вообрази, что идешь по зеленому полю, на котором зреют сочные ягоды». Но такие мысли только усилили голод, заставив желудок урчать понапрасну.

Прошло много дней и ночей, прежде чем я почувствовал, что судно пришвартовалось. Я слышал голоса моряков. Вскоре они открыли крышку трюма. Челюсть старого моряка просто отвисла, когда он увидел меня зажатым в углу под покровом гравия. Размахивая руками, старик позвал свою команду, которая быстро примчалась и вытащила меня из трюма. Капитан приказал матросу вымыть меня, но я попытался сбежать. Моряки окружили меня и усадили на палубе. Молодой матрос бросил ведро в море, поднял его доверху наполненным водой и вылил на меня, что повлекло за собой череду грубых насмешек и свист матросов. С меня стекала вода, а я восхищенно дрожал от ее освежающего воздействия.

— Эй, а ты случайно не тот парень из исправительного заведения? — воскликнул капитан.

— Это же убийца, он сбежал на нашем судне! — прокричал другой.

— Давайте передадим его полиции.

Я умолял моряков помочь мне, но вместо этого они препроводили меня с судна к старому трехэтажному кирпичному зданию, охраняемому двумя морскими офицерами. Моряки передали меня высокому офицеру, который провел меня к маленькой камере, на двери которой было написано «ВРЕМЕННОЕ ЗАДЕРЖАНИЕ». Мне выдали тюремную одежду, затем отвели в комнату для слушания дел, где сидел старый морской офицер. На его столе стояла табличка с надписью «судья».

— Каков состав преступления? — спросил офицера толстый судья.

— Побег из исправительного заведения в Фуцзяни после убийства трех одноклассников.

— Большое достижение для такого нежного возраста, — сказал судья, искоса глядя на меня. — Что вы на это скажете, молодой человек?

— Невиновен, — ответил я твердо. — Они насиловали невинную девочку, судья!

— Конечно, насиловали. — Мужчина с раздражением махнул рукой, как будто это была ложь, которую он слышал уже слишком много раз. Он покачал головой и небрежно приказал: — У тебя нет ничего, чего не мог бы вылечить тяжелый труд. Пересмотр дела через три месяца. До этого времени исковое заявление отклоняется. — Он стукнул своим молотком, и суд закончился.

Я должен был получить пулю в голову в день, когда добрался до Джиушана. С точки зрения упрощенного правосудия коммунистического режима, я был виновен. Мой побег даже удваивал наказание. Но в этой местности управление заменяло собой китайский уголовный кодекс. А это означало, что неопределенная отсрочка может быть применена даже для преступников, осужденных на смертную казнь. Это была вынужденная мера из-за острой нехватки рабочей силы. На Джиушане строился глубоководный военный порт, железные дороги и шоссе. Заключенные были идеальной рабочей силой, так зачем же убивать их?

Ранним солнечным утром после завтрака, состоящего из куска черствого хлеба, я залез в грузовик с другими рабочими. Водитель хлопнул меня по плечу и сказал:

— Тебе это не понравится, молодой человек.

Он оказался прав. Я был одним из многих тысяч, копающих землю и носящих ее в бамбуковых корзинах за мили, чтобы высыпать на влажную грязь рядом с морем, подготавливая основу для порта. Время тянулось долго, а работа была каторжной. Солнце пекло немилосердно, а воздух был влажным. Вдоль дорог, где ходили рабочие, стояли с кнутами сердитые и грубые охранники, готовые ударить в любое время, если обнаружат, что кто-то отстает. Рабочих было много, но они казались крошечными по сравнению с масштабами проекта, подобно деятельным муравьям, снующим туда-сюда и переносящим пищу в ожидании дождя.

В первую неделю я обгорел и стал похож на вареного краба. Во вторую неделю моя кожа облезла подобно змеиной шкуре. К третьей неделе я щеголял загаром и походил на блестящего морского угря, особенно когда пот покрывал меня с головы до ног. Мне исполнилось всего семнадцать, но я был высокий, с широкими плечами и узкой талией, как и мой отец. Мне побрили голову, как и другим заключенным, но мои властные черты стали выделяться еще заметнее. Но больше всего на других производила впечатление моя работа. Когда другие шли, я бежал; когда они бежали, я летел. Я был первым по количеству вывезенного грунта на влажную землю. Наблюдая за медленным передвижением утомленных рабочих, безрезультатно снующих взад и вперед, я рискнул предложить главе охраны выстроить всех рабочих в линию и передавать ведро друг другу «по цепочке»: в этом случае работа пойдет намного быстрее, а лентяи не останутся незамеченными, так как сразу нарушится процесс. На следующий день людей выстроили в десять линий, простирающихся от холма к морю. Аналогичный объем работы стал выполняться в три раза быстрее. Я подбадривал людей песнями горнорабочих, когда передавал им чашки чаю по цепочке. Мой энтузиазм подействовал даже на охранников, которые обычно били нас. Они пели вместе с нами, и некоторые даже предлагали мне сигареты во время перерыва.

Другое судебное заседание по моему делу состоялось девятью месяцами позже. Государственный обвинитель без всякого выражения прочитал состав преступления: «Три убийства и попытка бегства от правосудия».

Тот же самый судья зевал во время обвинения. Затем, дразня воскоподобного государственного прокурора, он хвалил мою усердную работу. Я был счастлив, что мое трудолюбие было замечено, но разочарован, когда судья объявил, что дело будет пересмотрено еще через три месяца. Мол, за это время он свяжется с исправительным учреждением для получения дополнительной информации, чтобы проверить мое преступление.

Когда до третьего пересмотра судебного дела оставалось всего несколько недель, я начал беспокоиться. Мне предстоял самый большой суд в моей жизни. Я твердо верил, что правильно сделал, убив тех насильников. Я полагал, что у меня был чрезвычайный случай, и если бы я мог убедительно представить его толстому судье, то, возможно — хотя и не обязательно — судья выслушает причину и, взвесив доказательства, решит дело в мою пользу.

Используя свое обаяние, я попросил охранника своей камеры взять в библиотеке все книги, какие он только сможет, по уголовному кодексу Китая и все, что когда-либо было написано по уголовному праву. То, что принес охранник, оказалось весьма скудным. Одна книга по уголовному кодексу была неправдоподобно тонкой и выглядела так, будто ее жевали крысы и в ней жили термиты. Но то, что я прочитал в ней, оказалось даже более тревожным. В предисловии говорилось, что преступник, когда-либо арестованный по