него и думал о чём-то своём, бессмысленном, пустом, о чём обычно думают перед сном. Через полчаса на улице подул слабый ветер, и ветви деревьев и кустов, растущих в саду, едва заметно заколыхались.

— Забавно, — вдруг тихо промолвил юноша. — Кажется, у меня есть всё, что нужно, но отчего же я не чувствую наслаждения… Может быть, я сумасшедший.

Юноша усмехнулся.

«Нельзя жаловаться, — подумал он. — Многие бы сказали, что я родился под счастливой звездой? Только подумать… Где-то в мире люди страдают, гибнут, дрожат от страха, а я живу в спокойной сельской местности, где куча зелени, тишина и покой. Конечно, я счастливчик».

Он улыбнулся в темноте, но улыбка эта была фальшивой, закрыл глаза, собираясь уснуть, однако, это ему не удалось. В соседней комнате раздался шорох, будто кто-то что-то искал, но вскоре этот звук стих, и его сменил негромкий топот.

«Кто-то идёт», — подумал парень. Через пару секунд в полутьме возник белый силуэт, и сердце юноши ёкнуло.

— Милена, ты? — шёпотом спросил Пьер, и белая фигура, словно подтверждая его догадку, шагнула вперёд.

Парень поднялся и сел в постели, заворожённый странным зрелищем. Тем временем, девушка приблизилась и села рядом. Она не проронила ни слова, боясь выдать волнение, овладевшее ею, и наконец, едва помня себя, начала раздеваться. Она стягивала с себя чулки, ночную сорочку, и её кожа белая и гладкая, выступая из под складок одежды, сверкала в лунных лучах. Парень во все глаза смотрел на неё, не зная, как понимать столь странный порыв. Он считал Милену чудесной девушкой, однако, воспринимал её скорее как сестру, нежели как женщину и потому смутился. Перед ним оказался выбор, совершить который было необходимо.

«Что же это такое, — думал юноша. — Так сама и льнёт. Что же, отказываться? Нет! Но это же… Это же…»

Юноша не успел додумать, так как доселе молчаливая девица вдруг сказала: «Надеюсь, ты не в обиде. Прошу обними меня…»

Эти слова, похожие на мольбу, сбили Пьера с мысли, опьянили его, и ему показалось, что остался лишь один путь: путь телесной близости. Юноша дотронулся до белоснежного плеча, вдохнул дурманящий аромат девичьего тела и что-то прошептал Милене на ухо. Та сделала глубокий вдох и тоже поняла, что иного выхода нет. В дальней комнате лежала бабушка. Старая ведьма не спала и всё слышала, а потому нужно было как можно скорее совершить то, для чего Милена пришла. Подумав так, она торопливо обвила шею Пьера тонкими руками и потянулась к его губам. Он ответил на поцелуй, придвинулся к девушке и ощутил тепло, исходящее от неё.

Ночь растянулась на долгие часы.

***

— Чёртов пустоцвет! Затащила в постель, а дитё зачать не смогла? Что это такое, али не было ничего? Обманула меня! — кричала старуха. Милена сидела за столом на кухне и протирала посуду. Она почти не обращала внимания на крики, счастливая оттого, что её самый сильный страх не сбылся: по прошествии трёх недель признаков беременности не появилось.

— Нет, не обманывала… А может, и хорошо, что так вышло, — сказала она, вызвав новый поток повлей и проклятий. Старуха рвала и метала, несмотря на свой жалкий и хрупкий вид. Она возлагала большие надежды на союз с Пьером и теперь, ничего не добившись, вымещала злость на внучке. Но та терпела, и могла терпеть ещё долго, лишь бы не делать того, что приказывала старая ведьма, ведь как ни была влюблена Милена, ломать себя ради чужой алчности не могла.

— Он должен первым показать свою любовь. Всё это неправильно, и теперь ничего не поправить, — шёпотом произнесла девушка, прекратив протирать тарелки. Взгляд её голубых глаз устремился в окно, выходившее на улицу. Та была залита светом, однако воздух был по-осеннему холоден. Опавшие листья шуршали по утрамбованной земле, голые ветви раскачивались из стороны в сторону, задевая друг друга, и небо, казалось, последний раз за год было напоено столь яркой лазурью.

От этого зрелища прекрасного и одновременно тоскливого в своей прощальной красоте девушка помрачнела, её сердце ёкнуло, и на глазах Милены выступили слёзы. Девушка отвернулась от старухи и встала. Та вдруг перестала кричать, внимательно посмотрела на внучку, махнула рукой и убралась в комнату, догадавшись, что сейчас говорить бесполезно. Девица переживала горе, маленькое, но настоящее и первое за всю жизнь. С этим нужно было считаться, и старуха не решилась продолжать свою брань.

«Пусть перебесится, — решила она. — Но за паренька мы ещё повоюем».

***

Это случилось в середине осени. Слухи, набухавшие так долго, и, словно призрачные псы, бродившие по государству, вдруг стали реальностью, обнажили клыки, и по Дексарду разнеслась весть величественная и ужасная: «Грядёт новая Веха, и ныне материалом для развития станет не бедный Авеклит, а Арпсохор, громадный и дикий».

Новость эту встретили по-разному. Наиболее прогрессивные слои населения пришли в восторг. Неистовствовали и военные, нисколько не смутившись оттого, что им придётся сеять смерть и хаос. Радость охватила государство, будто большинство его жителей, так или иначе, имели зуб на Арпсохор. Безумие оказалось заразно, и потому люди, забыв обо всём на свете, выкрикивая странные лозунги и беснуясь в порыве извращённого патриотического чувства, прославляли новый акт жестокости, нисколько не заботясь о том, что за их глупыми шествиями и речами стоят жизни людей.

Конечно, находились и редкие элементы, сопротивлявшиеся общему курсу Дексарда, веховой системе и Концепции Развития. Однако, для борьбы с ними у вышестоящих имелись методы эффективные и жестокие. За бунтовщиками наблюдали специальные государственные органы, призванные не допустить, чтобы локальное недовольство переросло в нечто большее. Угроза гражданской войны никогда не являлась чем-то несерьёзным, и потому внутренняя служба безопасности, пристально следила за тем, чтобы порядок не нарушался и несогласные никогда не объединялись.

Вот и теперь по стране, словно перекрёстные огни, вспыхнули серии арестов. Мужчины, женщины, подростки — все, кто хоть как-то сопротивлялся, ссылались в наиболее отдалённые регионы Дексарда, где умирали от непосильного каторжного труда, голода и болезней. Такая участь постигала тех, кто осмеливался выступать против монарха. Очаги сопротивления умирали, являя собой незавидный пример того, что может сделать государственная машина с теми, кто осмеливается вставлять ей палки в колёса. Это отметало саму возможность формирования новых незаконных объединений, но, несмотря на эффективность подобных мер, всё-таки один очаг сопротивления до сих пор держался, неизвестно откуда беря ресурсы, силы и энергию. И именно на борьбу с ним были брошены основные силы правительства, ведь однажды заведённый механизм войны нельзя было остановить. Государство готовилось напасть, и правящая верхушка больше всего на свете