Свалившись, я едва успела отбить рукой отломившийся кусок, полетевший мне прямо в голову. Вскочить на ноги не успела — зарычав по-звериному, Иван кинулся на меня, держа перед собой оставшийся в его руках огрызок дубины. Прикрыв голову руками, я получила скользящий удар по плечу и застонала от навалившейся на меня тяжести. Не выпуская палку из рук, он прижал меня к земле, а затем надавил ее мне на шею изо всех сил. Если б это у него получилось, думаю, ему удалось бы на сей раз меня задушить. Я даже почувствовала приближение паники, но тут наручники, так и болтавшиеся на одном из его запястий, раскрытым браслетом больно ударили меня по лбу. Вместо паники меня обуяла неистовая злость, и я почувствовала, как свирепею.

Опять меня убивают, и это несмотря на все мои попытки быть корректной с этим охламоном!

Мне наконец удалось освободить из-под него ноги. Согнув их в коленях и уперевшись стопами в землю, я резко подбросила его кверху тазом и мгновенно сдвинулась в сторону. Тело на две трети оказалось свободным, и, сделав резкий выпад, я коленом достала его затылок. Он врезался лбом в обломок дерева, которым все еще надавливал мне на плечо, и, пока он приходил в себя от неожиданости, я сбросила с себя его руки и ладонями жестко врезала ему по ушам. Теперь, если не медлить, освободиться было не сложно.

Жалости во мне не было, сдержанность мне отказала, и, оказавшись на коленях над ним, я резко ударила его кулаком в спину, пониже правой лопатки.

Я почти не тренировалась на поражение болевых точек, предпочитая отрабатывать сильные, сокрушающие удары, но сейчас попала именно в такую. Руки Ивана подогнулись, и, еще раз ткнувшись лицом в палку, он застонал от нестерпимой боли.

Все! С дракой надо было заканчивать, хоть злости хватило бы еще на одну.

Усевшись верхом ему на спину, я заломила ему руки и в очередной раз сковала их наручниками. Он всхлипывал и шмыгал носом.

Я поднялась и, поставив ему на затылок ногу, пошевелила его голову.

— Вставай, убийца!

Поднимался Иван тяжело, медленно, глядя на меня с ненавистью. Я ему не помогала. Стояла в сторонке и ждала, стараясь припомнить, куда бросила недокуренную сигарету.

Я втолкнула Ивана в какой-то дощатый сарайчик без двери и достала из кармана моток веревки. Связала надежно, как полагается — руки к ногам и за шею, чтобы любое мало-мальски резкое движение мешало ему дышать, — и затолкала ему в рот его же собственные носки, возясь с которыми испытывала крайнее омерзение. После всего этого здесь же, не обращая внимания на его присутствие (он был для меня не мужчиной!), скинула футболку, джинсы и осмотрела их со всех сторон. К счастью, состоявшийся поединок заметных следов на одежде не оставил. К его, Иванову, счастью…

О-ох, с каким удовольствием я закурила, перед тем как включить двигатель и рвануть отсюда к чертовой матери! И с каким вожделением вспомнила ванную в своей квартире! Чистую, белоснежную, прохладную. Принять сейчас душ — это как заново родиться. Но, увы. Столько времени бездарно угрохано на никчемную возню с Ванюшей, что придется извиняться перед Кириллом Федоровичем за задержку. Надо будет объясниться, но надеюсь, поймет. Он должен быть понятливым в таких вопросах.

Городские очистные сооружения — это место, куда меня судьба не заводила еще ни разу. Знаю только понаслышке, что здесь весьма хитроумно и малокачественно очищают городские стоки от всевозможной дряни, и полученную якобы чистую воду сливают в Волгу. А куда девается оставшаяся дрянь — вопрос, не требующий для меня ответа. Подходящее место нашел себе Кирилл Федорович Семиродов!

Здесь было все как полагается для солидного промышленного предприятия. Дорога с неплохо сохранившимся покрытием, заросшая деревьями территория, обнесенная глухой бетонной стеной, проходная с задвинутыми решетчатыми воротами. А рядом небольшая автостоянка, на которой сейчас отдыхал бледно-зеленый «Запорожец», скромно прижавшийся к бордюру. Видимо, на территорию на машинах не пропускали. А пешком, интересно, можно?

Решив уважать здешние правила, я спешилась и, оставив «девятку» знакомиться с «Запорожцем», вошла в проходную.

За стеклянной перегородкой сидела немолодая женщина в синей форменной рубашке. Услышав шаги, она подняла голову от книги и посмотрела на меня устало и равнодушно. Внизу, под полом, что-то звякнуло, и освобожденный от стопора турникет шевельнул передо мной блестящими крылышками. Пропускали сюда, похоже, без лишних вопросов.

Но вопрос все-таки прозвучал, и обращен он был, несомненно, ко мне, потому что никого, кроме меня, в проходной не было.

— Вам пропуск нужен? — спросила вахтерша и потянулась к полке на стене. — Вы из какого цеха?

— Нет, спасибо, обойдусь, — отказалась я поспешно. — Я не надолго. В отпуске я.

Она тут же потеряла ко мне интерес и вновь уткнулась в книгу.

Я отправилась на поиски Кирилла, повторяя про себя путеводные объяснения Ивана.

Он объяснил мне все хоть и косноязычно, но подробно и правильно, поэтому грязевые бассейны (или как они здесь называются) я нашла быстро.

Большие бетонные резервуары, разделенные такими же перегородками с тонкими металлическими перильцами, были заполнены иссиня-черной бурлящей грязью разной степени густоты. Здесь, как нигде на всей территории, ощущалось канализационное зловоние.

То ли начальства тут побаивались, то ли порядок любили, но вокруг канализационных бассейнов чистота была идеальная. Даже трава производила впечатление подстриженной.

Постояв недолго в раздумье, я двинулась через вонючее, булькающее озеро к белоснежному домику с плоской крышей, стоявшему по другую сторону перегородок. Едва я ступила на противоположный берег, как из-за двери высунулась здоровенная собачья морда и зашлась в припадке хриплого лая.

Похоже, Кирилл Федорович и здесь собачку держит. А вот и он, легок на помине.

Из дома вышел Керя и, прищурившись, смотрел на меня. Я остановилась поодаль и приветливо махнула ему рукой.

— Иди, Таня! — крикнул он, и я едва расслышала голос из-за собачьего бреха. — Она на цепи, не бойся!

Вообще-то собак я боюсь. Особенно больших и мохнатых, как эта.

— Ты отвечаешь за нее, Кирилл! — Я потихоньку двинулась вперед.

Подойдя к зверю, старик шлепнул пса по уху, чтобы тот унялся, и потряс железной цепью, демонстрируя ее надежность.

Изнутри домик выглядел гораздо вместительнее, чем снаружи. Пол оказался ниже уровня земли, и к нему пришлось спускаться по железной лестнице. Большая часть пространства была выложена толстыми, выкрашенными в черный цвет трубами, пересекавшими комнату по периметру. На трубах — манометры с дрожащими под стеклами стрелками… И все это хозяйство издавало негромкое позвякиванье, утробное бульканье и загадочное постукиванье. Постороннему человеку вроде меня находиться здесь ночью было жутковато. Стол представлял собой настоящий пульт управления с кнопками и переключателями.