О пропаже картины пролетарского художника товарища Веласкеса показываю следующее: украл ее Дядик. Больше некому. Нас там всего четверо было: я, два бойца из охраны и Дядик. 26 ноября мы грузили добро на подводы. Помогали нам мужики из местного трудового крестьянства. Как закончили, я с бойцами Василенко и Кирьяновым отправился в деревню за продуктами на дорогу, а с обозом остался Дядик. Он сам вызвался, и я тогда принял его предложение за заботу о товарищах и порадовался за него искренней пролетарской радостью, а теперь ясно вижу, что Дядик просто хотел остаться один, чтоб исполнить свой черный замысел. Только пока мы занимались добыванием провианта, он мог забрать картину с телеги и спрятать, потому как остальное время мы все днем и ночью были вместе».

Текст объяснительной привожу по памяти, но за точность ручаюсь — настолько он меня огорошил.

8 декабря.

Сегодня вызывали к начальнику Московского угро. Дядик арестован и ведет себя странно. Читал его показания: «Я, Дядик Г.И., по существу поставленного мне вопроса о пропаже картины Диего Веласкеса «Христос в терновом венце» могу показать следующее: картину не брал, и куда она девалась — сказать не могу».

Я перевернула последнюю страницу дневника и сладко потянулась. За окном уже светало, часы показывали пять, а сна не было ни в одном глазу. Просидела над бумагами почти сутки, но усталости не чувствовала. Подобное случалось каждый раз, стоило мне напасть на след.

В такие минуты я забывала обо всем на свете, могла сутками не есть, не пить и не спать. Азарт подстегивал меня, не позволяя остановиться даже на мгновение. Вот и теперь, едва дочитав дневник, я уже была готова бежать к Вере Геннадиевне. Мне не терпелось забрать остальные документы, и, если бы могла, я отправилась бы к ней на дачу немедленно.

Встав из-за стола, я начала мерить комнату шагами, прикидывая, в каком направлении мне двигаться дальше. Путь с дневниками казался мне перспективным, но в ближайшие несколько часов я не могла предпринять никаких шагов, и это меня ужасно нервировало. Оттого что никуда не нужно было бежать, незаметно накатила усталость. Потерев кулаками слезящиеся от бессонницы глаза, я вдруг подумала, что, чем мучиться от нетерпения, лучше лечь спать. Несколько часов отдыха мне не помешают, а уж потом можно будет звонить Вере Геннадиевне и вообще заниматься делами.

Проснулась оттого, что в комнате стояла невыносимая духота. Я глянула на часы и ахнула. Половина шестого! День клонился к вечеру, а я все дрыхла. Резко соскочив с постели, я бросилась к телефону.

Сначала на звонки никто не отвечал, и я уж начала опасаться, что в квартире Веры Геннадиевны никого нет, но потом трубку все-таки взяли и звонкий девичий голос торопливо произнес:

— Але!

Не успела я открыть рот и объяснить, по какому вопросу беспокою, как она крикнула кому-то в глубине комнаты:

— Да иду, иду! Слышал же, телефон звонит! Да! — неторопливо произнесла она, и это уже относилось ко мне.

Боясь, что она бросит трубку, так и не выслушав меня, я торопливо спросила:

— А Веру Геннадиевну можно услышать?

— Нет ее.

— Она на работе?

— В командировке.

— И когда будет? — севшим от огорчения голосом поинтересовалась я.

— Не знаю. Звоните, — безразлично ответила девушка и положила трубку, даже не подозревая, какой удар только что мне нанесла.

Пережить свалившуюся на меня неудачу было нелегко. Я так рассчитывала на эти дневники, я уже предвкушала, как засяду за них. И вдруг такой облом! И что же мне теперь делать? Ждать, пока их хозяйка вернется из поездки? Да я же с ума сойду от нетерпения!

Дрожащей рукой я набрала номер Даши.

— Даш, у меня неприятности, — с ходу сообщила я, едва услышав в трубке знакомый голос.

— Что случилось? — рассеянно поинтересовалась Даша, чем-то шурша.

— Вторая половина нужных мне документов осталась на даче, а забрать я их не могу. Вера Геннадиевна в командировке.

— Тоже мне неприятность, — хмыкнула Дарья, сопровождая свои слова мягким постукиванием по клавиатуре. — Вернется из командировки, все и заберешь.

— Я понимаю, ты занятой человек. Ты работаешь, и тебе не до меня и моих проблем. Только я тут места себе не нахожу и боюсь, как бы со мной от этого не случилось чего. Даша, нужно срочно придумать, чем бы мне себя занять!

— Ну, на этот счет я абсолютно спокойна. Ты у нас натура творческая, фантазией наделена сверх меры, а тормоза у тебя отсутствуют. Не печалься, ты скоро найдешь, во что вляпаться, — хохотнула Дарья и положила трубку.

Разговор с Дашей привел меня в чувство. Подруга была абсолютно права, я извожу себя по пустякам. Какой смысл психовать, если до возвращения Веры Геннадиевны все равно нельзя ничего изменить? Не разумнее ли будет просто выкинуть на время из головы все мысли, связанные с архивом, и передохнуть?

Решение я приняла, вот только воплотить в жизнь его было очень не просто. По характеру я похожа на ищейку: взяв след, упорно иду до конца, не отвлекаясь уже ни на что иное. Если след вдруг теряется, впадаю в депрессию и начинаю настойчиво кружить на месте в надежде, что он объявится снова. Единственным спасением в такой ситуации может стать только появление другого следа.

В данном случае помимо архива существовала еще и проблема анонима. Как только я вспомнила о ней, на душе сразу полегчало: я нашла, чем занять себя в ближайшее время.

Герасим оказался дома, что, в общем, было нормально, и с готовностью отозвался после первого же звонка, что было уже странно. Обычно он, поглощенный сидением за своим компьютером, на посторонние звуки откликался с большой неохотой. А тут не успела я набрать номер, как в трубке раздалось поспешное:

— Слушаю.

— Привет! — радостно поздоровалась я, довольная, что приятель на месте, и я могу незамедлительно приступить к расспросам.

— А, это ты, — разочарованно протянул Гера.

— Я тоже рада тебя слышать, — поспешно заверила я его. — Ждал звонка от кого-то другого?

— Да нет…

Ответ показался мне неубедительным, но допытываться я не стала.

— Отлично! Значит, мы можем спокойно поболтать. Как твои дела?

— Нормально.

Тон, каким это было произнесено, полностью опровергал смысл сказанного. Даже те малые крохи оптимизма, что раньше хоть как-то прослушивались в его голосе, теперь исчезли. Герин голос звучал глухо и необычайно уныло.

— У тебя неприятности? — осторожно поинтересовалась я.

— У меня? С чего ты взяла? — до крайности ненатурально изумился Гера.

— Ты сегодня сам на себя не похож. Озабоченный какой-то, что ли.

Мое невинное замечание вызвало у Геры неожиданную вспышку раздражения.