Молчание.

– Информацией мог обладать только кто‑то из нас. Я никому не сообщал о произошедшем, чтобы не разводить панику раньше времени, но сегодня утром мне удалось получить копию заявления. И я ее прочитал.

Горин помолчал.

– Заявитель – Галямова Алсу Ришатовна…

Гадина…

Вот ведь… не просчитал… ох, не просчитал. Не уловил всей опасности момента. Надо было ей врать, обещать что угодно… что угодно. Как алкоголик – обещает жене больше ни капли в рот. Бабы на это ведутся. А я что сделал?

Граф Монте‑Кристо, блин…

Вот тебе и манипуляции. Не просчитал… никак я не просчитал, что она пойдет в ФСБ и напишет заяву. А должен был. Она ведь думала, что это я Ленара втянул, хотя это не так. А самка, защищающая свое логово, готова на все.

Не просчитал…

Все молча смотрели на Ленара.

– Братва… – сказал я, – это я виноват.

Гробовая тишина.

– Объяснись, – потребовал Горин.

– Ленар, когда ты вернулся из Казани и заснул у меня на диване, приезжала Алсу – забрать тебя. Мы на кухне поговорили… она требовала от меня объяснений, что мы делаем, и требовала, чтобы мы прекратили. Была на психе. Я не понял, чем пахнет, неправильно построил разговор. Не проинтуичил… не подумал, чем может кончиться. Ты в это время на диване в гостиной спал, потом мы тебя вниз свели. Ты совсем никакой был. Ты ведь не знал, верно, она тебе ничего не сказала…

– Сволочь, – сказал Ленар по‑русски и добавил еще по‑татарски: – Убью…

Напряжение было такое, что казалось – звенит комар.

– Перерыв десять минут, – объявил Горин, – перекурим…

Вышли на воздух, на причал. Я не курил. А вот Ленар – курил. Стоял на отшибе, жадно глотая дым.

– Ты не виноват, – сказал я.

– Шутишь, что ли? – с горечью в голосе сказал Ленар.

– Не шучу.

– …Гадина… нет, все‑таки правильно мне говорили – не будет ничего хорошего. Надо жену брать из тех, кто рядом рос…

– Ленар… Одну вещь мне пообещай.

– Какую?

– Что пальцем ее не тронешь.

– Ты дурак… – задумчиво сказал он.

– Нет. Я не хочу до конца жизни знать, что разрушил семью друга и его жизнь.

– Да какую семью, Сань…

– Пообещай.

Ленар через силу кивнул.

– Хорошо. Обещаю. Но в дом я больше ни ногой. На квартире поживу… потом новый построю… нет.

Как и все люди с деньгами, Ленар жил в загородном доме, но в городе имел небольшую квартиру, чтобы каждый день до дома не ездить, а оставаться на ночь в городе.

– Она мать твоих детей.

– Нет, Сань, и не проси. Она моя жена. Основа моей семьи. Она всегда на моей стороне должна быть. Слушаться должна. А она что сделала? Нож в спину? Нет… я ей теперь даже по мелочам доверять не смогу. Помнить все это буду. Кто один раз предал – тот и второй раз предаст. Нет…

В общем‑то, он прав.

– А дети как?

– А что – дети? Дети останутся детьми. Все равно – деньги мне давать. Буду видеть. Посмотрю, как она на жизнь заработает.

– А если другого мужика найдет?

Ленар подумал, качнул головой.

– Пофиг. Пусть что хочет, то и делает. Хоть на панель идет. Умерла она для меня, нет ее больше.

Все!

Если бы все было так просто.

– Решили между собой?

Под требовательным взглядом Горина мы с Ленаром встали и обнялись.

– Хорошо, что решили, – Горин перевел взгляд на Ленара, – без беспредела.

– Тоже решили, – кивнул Ленар, – я пообещал. Пальцем не трону. Слово. Но из семьи уйду. Я со змеей жить не хочу.

– Твое дело. Но вы оба засветились.

– Ленар нет, – сказал я.

– Будет уходить, она и на него накатает заяву, – сказал Горин, – раз уже начала.

Ленар ничего не ответил, только скрипнул зубами.

– Так… по тебе. Все, что у тебя есть лишнего, перевезешь в другое место или продашь кому‑то из наших, так? Все лишнее.

– Без вопросов.

– Так, теперь ты, – Горин посмотрел на меня, – чисто замять не получится. У нас новый начальник ФСБ, ориентирован как раз на такие дела. Твое дело идет как литерное, замять чисто не получится. Придется уехать. Хотя бы на время.

Я кивнул. Собственно, хоть я родился и вырос в Уральске – почему‑то я никогда не считал этот город до конца своей малой родиной. Хотя дал он мне многое… если не все.

– Есть куда уехать?

Я кивнул.

– В Подмосковье к родственникам.

Подмосковье…

Я сам, наверное, потому и не воспринимал Уральск как родной дом до конца, потому что у меня было Подмосковье. Мой род – оттуда. Мои корни – там.

Мое родное село находится в конце районной дороги, от райцентра тридцать километров. Там есть церковь, которой не меньше трех сотен лет, и там был дом, где жили мой дед и моя бабка – сейчас этого дома уже нет, снесли. Но там, за горкой, – лес, который идет до соседней области и в котором я не раз собирал грибы.

Есть и другое село, в котором я проводил каждое лето до шестнадцати лет. Оно ближе к райцентру, и стоит оно на большом холме, а центр его – это огромный, полукруглый вал, на котором растут деревья, а под ним – пруд. В этом пруду я ловил ротанов удочкой, и только взрослым уже узнал, что этот вал – то, что осталось от городища двенадцатого‑тринадцатого веков. Это земля, которая помнит еще Рюриковичей и их дружины.

Да… мне есть куда уехать…

– Хорошо, – сказал Горин, – это отдельно организуем. Следующий вопрос…

Выезжать из Уральска было не так‑то просто, и аэропорт и вокзалы, железнодорожный и оба автобусных, наверняка находились под наблюдением, но с этим проблем не было. Совсем рядом с Уральском, так близко, что туда таксисты ездили, находился Агрыз. Татарский городок, там крупный железнодорожный стыковочный узел, по грузообороту он входил в десятку крупнейших в России. Оттуда можно отправиться куда угодно, и иногда в Уральске на поезд не садятся, а едут машиной или автобусом до Агрыза и садятся там…

Паспорт мне выдали новый, «взамен утерянного», деньги у меня были на карточках и на счетах, домой я даже не заезжал – за квартирой следили. Еще две ночи переночевал на участке Горина, потом он заехал за мной, и мы выехали в направлении Агрыза. Раньше на выезде большой пост ГАИ стоял, но теперь – и его нет, только камеры, фиксирующие скорость…

Ехали молча… тут недалеко совсем. Потом Горин спросил: