Рэчел никогда себе не простит, что оставалась лишь безучастной свидетельницей. Она была трусихой и навсегда ею останется.

Обслужив девятерых клиентов, Рэчел без сил упала на кровать, радуясь, что Антона нет рядом. Они временно остановились у Юрия в Камдене, пригороде Лондона. Она ненавидела каждую минуту пребывания в его доме. Антон сидел внизу в кухне с дружками из России, которые приехали неделю назад и привезли с собой двух девушек. Им было о чем поговорить. Они были слишком шумными, горластыми и постоянно на взводе. Любят они выпить, эти русские. Любят водку, хотя Юрий в основном пьет пиво, а Антон предпочитает кокаин. Чуть ли не все деньги — те деньги, что зарабатывала для него Рэчел, — шли на наркотики. Но сейчас он пил водку, и Рэчел, проваливаясь в беспокойный сон, слышала его пьяный смех.

Она проснулась от шума в соседней комнате — ей показалось, что упал стул. Послышались тихие всхлипывания, затем женский голос — скулящий, повизгивающий, умоляющий. Она узнала его. Плакала одна из русских девушек, на вид не старше шестнадцати лет. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не маленький рост, худоба и нездоровый цвет лица. Антон уже успел отпустить замечание, что она зря топчет землю. Кроме того, она всего боялась и не говорила по-английски. Рэчел жалела ее, но помочь ничем не могла, разве что уговаривала немного поесть. Вторая была крепкой и достаточно взрослой, здоровая деваха с сиськами и задницей, со злыми глазами. Она приехала в Англию по собственному желанию — не знала, правда, сколько ей придется отрабатывать свой паспорт. Когда она оказалась за границей и выяснила, что ее обманули, передумывать было уже поздно. Ее быстренько отправили в Бирмингем, чтобы начала возвращать долг.

Теперь Рэчел слышала и голос Юрия, тихий, угрожающий. Что он ни делал с девчонкой, «уговорить» ее оказалось нелегко. Вскоре раздались удары. В отличие от Антона, который моментально выходил из себя, Юрий избивал методично и хладнокровно. Порой удары прекращались, и тогда слышались истерические рыдания девушки. Вероятно, у Юрия ничего не получалось, и он начинал терять терпение. А девушка, похоже, была из тех, кого лучше убеждать по-доброму.

Что-то упало на пол и разбилось. Дом был викторианской постройки с толстыми стенами, но и сквозь них было все слышно. Русские внизу не обращали на крики внимания, они уже получили за девушку деньги. Соседний дом был разделен на десяток крошечных квартирок, жильцы в них постоянно менялись и старались не вмешиваться в чужие дела. Но Юрий уже не сдерживался и потому рисковал. На него это совсем не похоже.

Почему эта глупая девчонка не сдается? Было ужасно слушать, как она страдает, и ждать, что будет дальше. Впрочем, боль — не всегда действенное средство, уж Рэчел-то об этом знала. Она не раз и не два вытерпела побои, прежде чем согласилась вернуться на панель.

Внезапно раздался душераздирающий крик. Секунду спустя кто-то взбежал вверх по лестнице и остановился в дверях комнаты. Какие-то приглушенные звуки, еще один истошный вопль… и тишина.

Рэчел встала с кровати и прижалась ухом к стене, но больше ничего не услышала. Она вернулась в постель, а крик все звучал в ее ушах. Спустя два бессонных часа, незадолго до рассвета, она услышала, как внизу скрипнула дверь кухни. Она снова выглянула в окно, оставаясь в тени и пытаясь разглядеть, кто пригнел и зачем. Долговязую фигуру Антона и коренастую Юрия она ни с кем не могла спутать. Они тащили через двор какой-то большой тюк. Рэчел отпрянула от окна, сердце ее неистово билось. Она была уверена: если Юрий ее заметит, ей не жить.

— Мам, давай возьмем Наполеона! — прокричал Саша с качелей и прервал ее мрачные воспоминания.

— Он слишком шумный. Сперва ты должен его выдрессировать! — крикнула она в ответ, пряча фотографию в сумочку.

В душе росла тревога. Рэчел было бы спокойнее в четырех стенах, но мальчику необходимо куда-то девать избыток энергии, нужно где-то побегать, поиграть, поваляться в пыли…

— Дорогой, пойдем домой, выпьем чаю. Ты же знаешь, Наполеон не любит оставаться один. Он будет стоять возле двери, ведь так? Вилять хвостом и царапать, царапать дверь и пол, стирая свои несчастные когти.

Этот довод подействовал, как й всегда. Завести Наполеона было мудрым стратегическим решением. Пес удерживал Сашу там, где нужно.

Квартал жилых домов, построенных после войны на вершине крутого холма, который возвышался над Батом, был северной окраиной города. Кто здесь только не жил! Старожилы — скромные люди со скромным достатком. Они жили здесь уже несколько десятилетий, они выкупили свои дома, когда те были построены, и уже давно расплатились по закладным. Некоторые из домов были проданы и разделены на квартирки и комнатки для молодых людей, и эти жильцы были из разных слоев: бездельники, которые не могли позволить себе ничего лучшего, и студенты, мечтающие переехать в район попрестижнее. Чуть ниже по холму дома были более старыми и уютными. В этих домах жили повзрослевшие бывшие студенты, молодые специалисты, которые купили эти дома из-за их местоположения и викторианского великолепия. Сверкающие автомобили с откидным верхом теснились на узких улочках рядом с раритетными седанами.

Местные риэлторы считали дом Рэчел особняком, но на самом деле это было нечто промежуточное: не то чтобы старый, не то чтобы новый, зато к нему подходило слово «безобразный». Единственными преимуществами дома в этом забравшемся на север города квартале были пристроенный огромный гараж, высокий, как дополнительный этаж, и вид на город, на реку и на холмы. К тому же квартал располагался рядом с маленьким, похожим на полумесяц парком.

Сосед Рэчел, мистер Бейнсбарроу, пытался завязать с ней дружбу и много чего рассказывал о том времени, когда дом строился, но, по правде говоря, ее эти истории ничуть не интересовали. Он часто вспоминал, как они поссорились с отцом Рэчел из-за крайнего дома. Оба одновременно решили его купить, и мистер Бейнсбарроу утверждал, что Альфи сунул риэлтору, который занимался продажей, десять фунтов. С годами мистер Бейнсбарроу начал путать Рэчел с Дотти, ее матерью, и стал подстерегать ее во время редких визитов к отцу.

— Ты не должна была бросать мужа, Дороти. Спиртное сведет его в могилу раньше времени.

— Дотти умерла много лет назад, Том. Прекратите преследовать меня каждый раз, когда я прихожу, — отвечала она. — Я — Рэчел, запомните. Его дочь.

— Ах да, дочь. Какое несчастье! — ответил он, осуждающе качая головой. — Какое горе!

Сейчас мистер Бейнсбарроу почти не покидал стен своего дома, но часто сидел у открытого окна и сплетничал, ожидая приезда грузовичка, доставляющего горячую пищу на дом престарелым и инвалидам, и прихода районной медсестры, которая меняла ему повязку на ноге, где были язвы.

Саша махнул ему рукой, и старик кивнул в ответ, подняв вверх большой палец. Казалось, присутствие неунывающего Саши подняло ему настроение. На этой улице жило мало детей, но даже если бы их было больше, у них, вероятнее всего, были бы дела поважнее, чем старик, сидящий у окна. Может, они вообще бы не заметили его присутствия. Рэчел, как обычно, лишь небрежно махнула старику рукой и, уже отворачиваясь, краем глаза заметила его странный жест. Даже не взмах, а резкое движение рукой. Она обернулась, но он только покачал головой. Рэчел понятия не имела, что мистер Бейнсбарроу пытается ей сказать, но она привыкла к тому, что он ведет себя странно. Она передернула плечами, словно спрашивая, в чем дело, но он продолжал смотреть на нее с каменным лицом.