— Я действительно хочу, чтобы у вас были теплые отношения. Правда хочу.

Он прищурил глаза.

— Отношения? С моим сыном? Ты это так называешь?

— Ты понимаешь, о чем я.

Одним прыжком он взлетел по лестнице и схватил ее за руки.

— Не понимаешь или притворяешься? Я хочу быть с тобой, дура набитая. И мы будем вместе, хочешь ты этого или нет. Ты единственная женщина, которая меня возбуждает, вот уже много лет. Я пробую жить с другими, но они мне до смерти надоедают. Всего несколько дней, и я прогоняю их из своей постели. Лишь к тебе одной я возвращаюсь.

— Как мило! — усмехнулась она. — Я тронута.

Она попыталась вырваться, но он крепко сжал ее запястья и развел руки в стороны. Она ненавидела собственную реакцию — внезапное сокращение матки. Он почувствовал это и улыбнулся.

— Ты сама сказала. Ты сладкая, говорю тебе, сладкая и горячая. И мокренькая. Даже после всех этих лет… Разве это ничего не значит?.

Он притянул ее к себе и обхватил за талию.

— Ты моя. Ты слышала, что сказал Антон?

Она взглянула в его зеленые глаза, глаза, которые она когда-то любила, в глубине которых столько раз терялась. Тысячи раз. Она чувствовала, как подкашиваются йоги, как она сдается. Так было проще всего, безопаснее. Линия наименьшего сопротивления.

Он уже одной рукой расстегивал пуговицы на ее рубашке, а другой продолжал крепко прижимать ее к себе.

— Господи, — прошептал он, — как я скучал по тебе!

Он задрал ее бюстгальтер и обхватил губами сосок. Она почувствовала, как грудь в ответ напряглась, то же приятное тепло она почувствовала и внизу живота, как будто там пробежал трепетный, живой ток. Рэчел взглянула на завитки его волос, блестящие, гладкие, тщательно уложенные в утиный хвостик и присыпанные перхотью. Это отрезвило ее, она напряглась. Раньше она считала его самым прекрасным мужчиной, когда-либо ступавшим на эту землю, но он изменился. Или это она изменилась? Его черная кожаная куртка и прическа вот уже десять лет как вышли из моды. Антон этого не понимал, но сейчас он выглядел как настоящий сутенер или карикатура на оного.

Он замер, почувствовав ее отчуждение, и резко поднял вверх голову.

— В чем дело?

— Прекрати! Я не хочу.

— Ты же разрешила начать, — сказал он, сдавливая ей ягодицы. — Ну же! Ты же хочешь! Думаешь, я не знаю твоих штучек? Тебе просто охота чуток поломаться.

— Ничего подобного!

— Ладно, — прошептал он хрипло. — Тогда сделай приятное мне.

Он положил ей руки на плечи и заставил опуститься на ступеньки. Она понимала, что должна дать отпор, но в доме находился Саша. Он проснется и услышит, или хуже того — увидит.

Она стояла на коленях, а Антон возвышался над ней. Его руки действовали быстро, расстегивая ремень, ширинку и вытаскивая член, уже готовый к действию. Она смотрела на него совершенно равнодушно. Член находился в том состоянии, которое она больше всего любила. Возбужденный, но не слитком твердый, туго натянутая крайняя плоть над большой головкой. Гладкий, теплый, жаждущий ее.

Антон был не против подождать: он наслаждался, предвкушая, глядел на нее, гладил руками ее волосы, ощупывал пальцами ее разодранные мочки. Она может просто сделать ему минет. По крайней мере, она не будет с ним трахаться. Это покажется смешным, но она представила, как признается в случившемся своему психотерапевту-задаваке. Разумеется, она ничего не расскажет, но при одной только мысли об этом ей стало тошно.

— Я не буду этого делать, — решительно заявила она, отворачиваясь. — Саша может проснуться. Он очень расстроился из-за собаки.

— Он крепко спит, — ответил Антон, прерывисто дыша. Рэчел по голосу слышала, что он улыбается. — В любом случае, что плохого в том, что родители любят друг друга?

Он повернул ее к себе лицом и провел членом по ее губам — мягко, ожидая, пока они уступят и пустят его внутрь.

— Это не любовь, — сказала она, отшатываясь. — Это минет, семилетнему ребенку не стоит этого видеть.

Его пальцы крепко схватили ее за волосы, и он молча сунул член ей в рот. Сначала она отворачивалась, но потом уступила. Внезапно она почувствовала тошноту и боль от собственного желания. Это было так пошло, ее реакция — такой неуместной, однако весь сценарий — таким знакомым. Она уступила, но все же это было сродни изнасилованию. Она сказала «нет», и это было изнасилование. Рэчел уперлась руками в его бедра, пытаясь убрать напористый член изо рта. Но, как она и предполагала, Антон ей этого не позволил. В ответ он схватил ее за шею, его движения стали более настойчивыми. Именно так он и любил: небольшое сопротивление, но не слишком сильное, в меру.

— Но ты же сама этого хочешь, — пробормотал он. — Скажи, ведь хочешь, хочешь?

Она задумалась: а что, собственно, он делает? Разве ей не нравилось доставлять ему удовольствие, когда они занимались любовью? Наслаждаться каждой частью его тела, тем, как он любил ее. Даже когда был груб. Она притворялась, что сопротивляется, и он еще больше возбуждался. Вот и сейчас — она сама его провоцировала.

Ее раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, она понимала, что мужчина, силой засунувший член ей в рот, близок к эякуляции. Еще минута, не больше. Когда он кончит, то станет удовлетворенным, счастливым, щедрым. Возможно, даже уйдет. С другой стороны, Рэчел испытывала все возрастающую ярость. Неужели она должна это терпеть, если ясно сказала «нет»? Почему должна ждать, когда он кончит ей в рот, как будто она помойное ведро для спермы? Она попыталась вывернуться, но он, прижимая ее голову, держал крепко. Его бедра дрожали, дыхание участилось. Чем решительнее она пыталась освободиться, тем глубже и энергичнее он в нее входил.

— Ты отлично это делаешь, детка! — простонал он, не обращая внимания на сопротивление или просто не понимая, чего она хочет. — Никто не делает минет так, как ты. И ты это прекрасно знаешь.

Рэчел сжала зубы. Сжала медленно, мстительно, но он взвыл от боли и с силой ударил ее в висок. Перед глазами замелькали желтые звездочки на размытом черном фоне, и она упала. Ослепнув от удара, она слышала, что Антон ревет, как животное. Еще один удар, и опять звездочки… Пересчитав все ступеньки, она скатилась с лестницы, а потом, когда он тащил ее за руки в гостиную, поцарапала шею, спину, бедра. Сквозь боль и туман в голове Рэчел чувствовала, что он пытается стянуть с нее сапоги. Это оказалось делом непростым — сапоги были слишком узкими. Она изловчилась и вскользь ударила его каблуком по подбородку. Казалось, он не почувствовал боли, но стал срывать с нее сапоги так, словно готов был выдернуть ноги из суставов.

Они дрались по-настоящему, а он смеялся, как будто это была игра, от которой оба получали удовольствие. Немного боли сексу не помеха. Но где-то в глубине души Рэчел — она даже не осознавала этого! — росла страстная решимость. Каждой своей клеточкой — разумом, телом и душой — она сопротивлялась Антону.