самые часто встречаемые, и художник сомневался, что его душа похожа на бесконечный круг. Хотелось чего-то другого, более эффектного что ли, но менее волнующего.

Что касается двух других символов, то они располагались вовсе не по краям и создали своей последовательностью не мало смыслов в голове художника. На лбу был символ, похожий на вопрос или на птицу; а под глазом это либо крест, либо перекрёсток. «Скорее всего, перекрёсток – в этом случае смыслов было бы больше.». Тем более, на подбородке те же символы, только меньше размером, расположены в обратной последовательности. «Есть и в этом что-то…».

Дважды изображена душа – на щеке и под губами.

Татуировки на лице не сказать, что исключительная редкость для их времени. Обычно, они уродуют, но лицо Иллиана они красили.

Незнакомец не злился, и хоть лицо было суровым, в душе он улыбался. Для него это было весело. «Захотелось толкнуть и толкнул. Оправдываться что ли должен перед этим чудиком? Да, я такой человек. Скучно мне бывает…».

–Глаза! Где твои глаза? – начал незнакомец щёлкая пальцами перед лицом художника, но продолжать не спешил.

Он улыбался, делая это, и всё встало на свои места. «Ему, просто, скучно.», – догадался художник. Задел, чтобы обратили внимание – и не важно толкнуть бродягу в яму или балерину на концерте.

Взглянул внимательнее. Когда-то этот человек был совершенно другим, а стал таким, каким сейчас стоит перед художником.

Первое, что бросилось в глаза так это гнев. Гневом он всего добился и, наверное, всё потерял.

Ещё кем-то, а, возможно, и собой в него заложена месть. Она низменного количества, на уровне инстинкта, ярко прорисована в зрачках – но это нормально, это по-людски. Ещё он, явно, обожал отказывать людям, ему доставляло эстетское удовольствие простое слово «Нет», с этим словом увереннее чувствовал себя. «Чем больше в жизни скажешь «нет», тем будешь ты сильнее!» – девиз такого человека. Хорошо, что художник ничего просить у него не собирался.

Человек потерял себя, в него не заложена истина. В нём нет высоких чувств, моральных правил. Может, живёт не своей жизнью, а, может, и своей, но слишком много допустил ошибок, что жизнь чужою мыслью проросла.

Да уж, а говорят, что творческие люди – отдалённые от реальности, но на деле всё оказывается наоборот – к реальности они ближе других, потому что не следуют за чьими-то правилами, а создают свои.

Сейчас его взгляд упал на руки художника, осознал свою ошибку, но не знал, как поступить – это далеко от его реальности.

На лице объявилась совесть и принялась грызть все ненужные черты, смягчая их и балуя. Выражение на лице замерло и плавно становилось непроницаемым. Сожаление было, но не было жалости, и это радовало.

Ни один актёр не способен сыграть совесть, пока сам её не призовёт. Этот человек сыграл, даже не призывая – но художник не заметил.

Перед ним мужчина, рождённый обманом, при чём, во всех смыслах этой фразы. Не вкусишь ложь – не проживёшь. Окутан какой-то самому неизвестной загадочностью, которая не дарит значимых ответов, лишь создаёт ненужные вопросы.

Серые, замученные глаза; растрёпанные волосы, которые красила длина, а не ухоженность; открытый лоб, чтоб оголить верхний символ, показав всем, что он этой птицей гордится; щетина, что не в силах скрыть символы его подбородка, благородные скулы. Одет в неординарное тряпьё – что-то похожее на тёмно-синий парадный костюм забытых веков, а на ногах были белые кеды.

Этому человеку, явно, легче без дома, и художник впервые ощутил, что и ему тоже. «Зачем тьма мне, если она повсюду в четырёх стенах? Зачем мне свет, раз над головою солнце? Видимо, чтоб было больше…».

–А я уже представлял как избиваю тебя одними ногами, – ответил, шутя, Арлстау, не дав возможности тому извиниться.

Нет смысла отвечать дерзостью, если не способен дать боя. Дерзость не может прикрываться немощностью.

Арлстау же битву дать способен, и хищные инстинкты, и чувство опасности ему нравились, были по вкусу. Однако, всё вокруг и внутри было не местом для боя и жестоких эмоций.

–Мечтай, – усмехнулся тот в ответ, протягивая руку, несмотря на то, что у Арлстау её нет.

Давно ему не протягивали руки. Все здоровались либо объятиями, либо на расстоянии, словно боясь напомнить о незабываемом.

Пожал твёрдую руку, как смог, не почувствовав ничего.

Кому-то могло бы показаться, что перед художником типичный, несерьёзный человек. Какой бы серьёзный вопрос не задай ему, он всегда ответит несерьёзно. Своих переживаний таким людям не подарить. Какая беда у него не случись, он всегда шутит, как ни в чём не бывало, и мало кому узнать, как выглядит его лицо, покрытое печалью. Но нет, он не такой, хотя Арлстау уважал таких, потому что в них нет жалости, и они говорят с тобой так, как ты того заслуживаешь, а не играют словами, потому что им тебя жаль.

–Приехал взглянуть на чудо?

–Нет, хочу нарисовать его, – зачем-то не скрыл правды художник.

–Да вы юморист, – улыбнулся незнакомец одной половиной лица, показав, что ухмылка – его выбор.

Ещё раз бросил странный взгляд на искусственные руки художника и ушёл, не попрощавшись и не представившись. Всё приходит вовремя и уходит тоже.

Такие люди сопровождают насмешками любые повороты судьбы. Глаза не выдают их, хоть прояви любую изощрённость, осыпая неудобством вопросов.

Чудо чудом, а место постепенно превращалось в помойку, ведь поток туристов был бесконечным, хоть и не брал это место количеством. Говорят, что у людей часто что-то происходило, как только собирались посетить холодную страну и дотронуться до деревьев, что дотянулись до небес – и перед дорогой, и во время дороги и после…

Бесплатное чудо намного привлекательнее чуда, за которое нужно платить. Деньги – это неотъемлемая часть жадности. Жадность без денег, как король без короны. Чем больше денег, тем больше хочется бесплатного – это самое важное доказательство того, что у монет есть своя магия, и эта магия сильнее любого человека, попытавшегося покорить её. Но здесь дело не в жадности. Уж от неё мир почти избавился и сразу стал почти красочным, начали думать не только о своём, но и о том, что вокруг.

У ближайшего торгаша купил ананасовый сок, воды для творчества и два пирожка. Потом помялся и купил у бабушки семечек, оставив ей сдачу, а она подумала: «Как же он их будет грызть?». Ответа на свой вопрос не узрела любопытными глазами – художник скрылся за спинами, где порадовал семечками стаю воробьёв.

Сам отобедал в кругу птиц, обделённых