— Нет, не обратился, — теперь Ромке не было смысла лукавить и притворяться на этот счет. — Прости, малыш, но я вообще не из тех, кто ведется на весь этот религиозный бред. Так что приходил я на эти встречи лишь по одной причине: из-за тебя. — Он сделал паузу, попытался поймать Ланин взгляд, но она даже головы не подняла, окутанная предрассветными сумерками, как вуалью. И молчала, так что он снова заговорил: — И ты ведь приходила тоже поэтому. Видела же, что я безнадежен, даже Никодиму об этом говорила. Но продолжала встречаться со мной.

— Надежда всегда остается. Господь заповедовал нам бороться до последнего за каждую душу, которую есть еще шанс спасти.

— И кому ты сейчас пытаешься лгать, себе или мне? Впрочем… похожей фразой и я могу тебе ответить на твой вопрос, почему я здесь. Только без религиозной окраски. Мы так и не закончили наш с тобой последний разговор, ты оборвала его, убежала. А между тем я тоже до последнего бороться готов. За тебя.

— Да с чего ты себе в голову вбил, что мне это нужно?!

— Это нужно мне. А ты просто попала в переплет. Не знаю, в какой, но в очень серьезный. Ведь из-за ерунды так себя не берутся уничтожать, как ты с собой это делаешь. И я хочу знать, почему ты за это взялась. Имею на это право после стольких вечеров на нашей скамейке.

— Я себя не уничтожаю, я так живу! — Лана вся подобралась, глядя на Ромку почти враждебно. — И не надо, прошу, не надо лезть ко мне в душу! Для этого у меня есть исповедники.

— Уж не Агафон ли? — Ромка почти выплюнул это имя.

Еще днем, сопоставив все факты, он догадался, почему прошлой ночью Лана была свободна уже в два часа, даже раньше. Она просто пропустила свое вчерашнее «послушание» на набережной, потому что «святые отцы» оставили ее в лагере, чтобы она скрасила им время в ожидании ноздревского приезда! Лане о своих догадках он, разумеется, даже словом бы ни за что не обмолвился, но вот своего отношения к лживому исповеднику скрыть не смог.

— Агафон! — подтвердила Лана. — И он со своей миссией справляется, а вот на тебя никто ее не возлагал. Поэтому я прошу тебя, возвращайся домой завтра же и забудь обо всем. Твои близкие за тебя беспокоятся и очень ждут, а я чувствую себя виноватой в том, что ты здесь оказался. Когда я решила, что могу работать с тобой, это стало моей ошибкой.

— Отчего же? Ты ведь подошла ко мне в первый раз, надеясь привести в эту секту нового адепта? Как видишь, у тебя это получилось.

— Не в секту, а в общину. И главной моей целью было не привести тебя к нам, а заронить в твою душу зерно веры.

— Так я же сразу тебе признался, что верую. Особенно в Бахуса.

— Да ты просто паяц! — резко отвернувшись от него, выдохнула Лана куда-то в сторону. — То шуточки шутишь, а то взглянешь так, что это и без слов становится ясно. Глядя на тебя при первой встрече, я даже предположить не могла, что ты искалечен, пока ты сам мне свои ноги не показал, причем снова с улыбочкой. А подошла я к тебе, потому что ты на море смотрел… совсем не так, как обычно смотрят. — Лана говорила все быстрее, в ее голосе послышались слезы.

— Лануська, ну что ты. — Желая ее успокоить, он снова взял ее за руку, накрыл ее ладошку второй рукой в попытке согреть. Не сжимая, потому что уже предполагал, что она, опомнившись, попытается вырваться. Но вместо этого Лана рухнула на колени перед его каталкой, жарко прошептав срывающимся голосом:

— Покинь общину, я тебя умоляю! Не трави мне душу! Хочешь, я сегодня исполню любое твое желание, только завтра же уезжай! — Она обеими руками вцепилась в его брюки, пытаясь их расстегнуть.

— Ланка, да ты что, сдурела?! — Осознав, что она сейчас собирается сделать, он не стал перехватывать ее руки, а вместо этого сжал в ладонях ее лицо, ощутив, как по ее щекам текут слезы. Преодолевая сопротивление, заставил ее поднять голову и посмотреть себе в глаза. И отчеканил: — Если бы я тупо перепихнуться хотел, мне не нужно было бы идти ради этого на такие сложности. Ты понимаешь это сейчас или нет?!

Ее руки безвольно скользнули вдоль его культей вниз. А сама она уронила голову, прижавшись лбом к краю его каталки, как, бывало, Айка еще пару лет назад прижималась, когда приходила домой уставшая или расстроенная. Привычно среагировав на это, Ромка накрыл ладонью Ланину склоненную голову, погладил, перебирая ее волосы пальцами. И не сразу понял, что она почти захлебывается от рыданий, практически беззвучных, но выдаваемых дрожью ее худеньких плеч.

— Ну что ты, малыш? — Изогнувшись в своей каталке, он, как мог, обхватил эти трясущиеся плечи руками, потом принялся успокаивающе поглаживать. — Да что с тобой такое творится?! И сейчас, и вообще? Можешь ты мне, наконец, объяснить?

— Перестань! — выдохнула она сквозь слезы. Скользнула на землю из-под его рук, так, чтобы он больше не мог до нее дотянуться, согнулась там почти пополам. И, дрожа и всхлипывая, нашла в себе силы заговорить: — Я не стою твоего участия, поверь! На мне кровь, на мне смертный грех! Никакая я не «Лануська» и не «малыш», как ты меня тут называешь! И тебе не надо было из-за меня менять свою жизнь! Это тоже моя вина, что ты так поступил!

— Лана, я за свои поступки только сам отвечаю, — отрезал Ромка, приблизившись к ней на своей каталке, насколько это было возможно. — И чего ты стоишь для меня, позволь мне решать самому. Я не знаю, за что ты себя судишь, но ты думаешь, что все остальные вокруг тебя ангелы? Да взять хотя бы меня… Если бы я решил тебе про себя рассказать хотя бы половину всего, ты бы от меня сейчас кинулась, как чертик от ладана… ну, или типа того, — добавил он, заметив, что его сравнение заставило набожную Ланочку вздрогнуть. — Так что не буду этого делать, чтобы тебя не пугать и потому что времени сейчас на это нет. Если будет интересно, в другой раз когда-нибудь меня об этом спросишь, я от тебя не стану правды таить. А пока… я, конечно, не Агафон, чтобы ты мне тут исповедалась, но довериться ты мне можешь всегда.

— Довериться… Нет, не могу! — Лана подняла к нему свое залитое слезами лицо.

Рассвет постепенно вступал в свои права, медленно, но непрерывно открывая их взорам все больше деталей, которые они могли рассмотреть друг в друге. Они не прятали глаз, потому что обоим легче было воспринять такое вот медленное проявление, как на допотопной фотобумаге, черно-белой, поскольку краски еще не пришли в этот мир. Они смотрели, не отрываясь. Как под мучительной пыткой, от которой ни один из них не был готов отказаться.

— Почему нет? Не бойся, я никогда и никому не выболтаю того, что услышу. И уж тем более судить тебя не возьмусь, это не в моей компетенции. Ланка, ты взрослый человек и сама уже должна знать, что святых на этой земле не существует! Все люди делятся лишь на две категории: на тех, кто потом раскаивается в своих преступлениях, и на тех, кто даже не думает этого делать. Мне тоже есть, в чем каяться. Совесть порой просыпается и не хочет покоя давать, несмотря на то, что ту сволочь, к уничтожению которой я в свое время руку приложил, следовало еще задолго до этого пристрелить, словно бешеную собаку.