— Лук и колчан купидона, плащ с изображением солнца и луны. Складывай пока в проход, — ткнул пальцем Николас. — Положим в телегу и запрем в конюшне. Так будет безопаснее.

Дарт и Дэйви принялись за дело, а Николас сверялся со списком, над которым ему пришлось изрядно потрудиться, подбирая бутафорию, которую можно использовать в нескольких пьесах сразу.

— Мишени деревянные — четыре штуки, нагрудник — одна штука, рапиры — три штуки… Далее: львиная шкура — одна штука, медвежья шкура — одна штука, змея — одна штука.

— Настоящая? — забеспокоился Дэйви.

— Оживает только во время спектакля «Счастливый ворчун», — рассмеялся Николас.

— Не люблю я змей…

— Ты еще нашу не видел, — успокоил мальчика Дарт. — Она хоть и сделана из крашеных тряпок, а я все равно каждый раз пугаюсь.

— Далее, — скомандовал Николас, — нам потребуется два гроба, кабанья голова и котелок.

— Это для какой пьесы? — поинтересовался Дэйви.

— Для «Ведьмы из Колчестера».

— Смешнее ничего не видал, — захихикал Дарт. — Чуть животик не надорвал, когда сегодня репетировали.

Отыскался котелок под деревянным балдахином и грудой корон, разложенных по размеру. Размеры его поразили Дэйви:

— И что же в нем будет варить ведьма из Колчестера?

— Все, что только можно, — улыбнулся Николас. — Травы, цветы, вино, всякую дохлятину — и новеньких учеников, которые плохо себя ведут!

Шутка произвела неожиданный эффект. Покраснев как рак, Дэйви вскрикнул, в смятении попятился и, развернувшись, выбежал вон из комнаты. Николас был поражен не меньше Джорджа Дарта, который замер, раскрыв от удивления рот.

Реджинальд Орр был из тех людей, что, раз взявшись за дело, доводят его до конца и не рассыпают угрозы попусту. В пуританской общине, признанной главой которой он являлся, Реджинальд пользовался всеобщим уважением, хотя некоторые ее члены втайне боялись своего вожака, считая его слишком фанатичным и нетерпимым. Склонность Орра к насилию пугала. Казалось, ничто не может заставить Реджинальда свернуть с выбранного пути. Он был достаточно богат, чтобы не бояться штрафов, и крепко сложен, чтобы не страшиться колодок. Он жил на краю Стейплфорда в большом доме, где члены общины устраивали общие молитвы и собрания. В этот вечер к Реджинальду пришел только один человек, которого ждал самый сердечный прием.

— Входи, Исаак, входи, — промолвил Орр. — Что-нибудь вызнал в Лондоне?

— Есть кое-что.

— Тогда садись и выкладывай.

Исаак Апчард с облегчением плюхнулся на стоявший у огня стул с высокой спинкой. Гостю было около двадцати лет. Смуглого, очень некрасивого, его еще больше портила отвратительная привычка гримасничать и морщиться, словно от приступов острой боли.

— Твое задание пришлось мне по душе, — признался он. — Как и ты, я никогда не переступаю порог трактира, однако на этот раз мне пришлось просидеть в «Голове королевы» несколько часов. Что за отвратительное место, Реджинальд! Там полно бесстыдников и распутниц, все пьянствуют и предаются грехам, словно нехристи. Но мои страдания были вознаграждены. Актеры болтливы. Я подсел поближе и навострил уши.

— Надеюсь, ты сел достаточно далеко, чтобы уберечься от скверны.

— Ну конечно!

— Кроме того, — пояснил Орр, — они не должны были понять, что ты за ними шпионишь. Я не хочу, чтобы тебя узнали и потом вышли на меня.

— Я был очень осторожен, — успокоил друга Апчард и вдруг скривился, словно его пронзило острое копье: — А вот актеры распустили языки. Они орали так громко, что их было слышно во всем постоялом дворе. Я слышал глас Сатаны, когда ко мне обращались тамошние блудницы. Реджинальд, я в жизни не видел столь бесстыжих распутниц! Они мне шептали такое, что вряд ли бы выдержал человек благочестивый. Какие чудовищные искушения я отринул!

— Прости меня, друг мой, что обрек тебя на такие испытания. Поверь мне, я бы не сдюжил. Если бы я оказался в этом храме порока, я бы обрушил на грешников свой праведный гнев. К счастью, — Реджинальд сел напротив гостя, чье лицо исказила целая череда гримас, — ты смог совладать с собой и остаться незамеченным. Поведай же, Исаак, что тебе удалось разузнать.

— Все, о чем ты просил. «Уэстфилдские комедианты» выезжают из Лондона в понедельник утром. Двенадцать актеров и вдобавок четверо учеников. — Апчард осуждающе прищелкнул языком: — Несчастные отроки, ввергнутые в пучину порока!..

— Как они поедут?

— По главной дороге. Потом свернут к Сильвемеру. Некоторые будут верхом, остальные, с костюмами и декорациями, — в большой телеге.

— Говоришь, в телеге? — Орр приподнял бровь. — Это может сыграть нам на руку.

— Но как?

— Потом объясню. Рассказывай дальше.

— А теперь, Реджинальд, самое страшное. Они собираются провести у Майкла Гринлифа десять дней.

— Десять?! — воскликнул Орр. — Это возмутительно! За десять дней они ввергнут в грех весь Эссекс. Я не позволю осквернить наше графство! — Его кулак взметнулся в гневе. — Они будут проклинать тот день, когда решили ступить на нашу землю!

— О да, Реджинальд, кто-то должен их остановить. Труппа должна показать здесь шесть спектаклей, об одном из них сэр Майкл попросил буквально в последнюю минуту. Одно название поразит тебя до глубины души — «Ведьма из Колчестера».

— О ужас! — возопил Орр. — Неужели они собираются здесь колдовать?

— Только об этом и помышляют. В пьесе есть и заклятия, и волшебные отвары, а закадычный дружок той ведьмы — черный боров… Даже язык не поворачивается говорить о таких мерзостях.

— И что, в пьесе есть черти?

— В одной сцене появляется сам Сатана.

— Не бывать этому! — воскликнул Орр, вскакивая с места. — Ни одна христианская душа на много миль окрест не будет в безопасности. Мы не позволим, чтобы ведьмы летали над домами и распускали свои чары. Не пустим Сатану в Сильвемер! Я от всей души благодарю тебя за службу, которую ты сослужил всем нам, Исаак. — Он положил руку на плечо молодому человеку. — Тебе пришлось многое пережить, но твои страдания не были напрасными. Яд и мерзость — вот что комедианты везут в своей телеге; что ж, у нас есть время подготовить им достойную встречу. Выступаем завтра на рассвете, — заключил он. — Осмотрим окрестности, чтобы достойно встретить этих чертей в людском обличье!

Было раннее воскресное утро. Анна Хендрик надевала нарядную шляпку перед зеркалом, а позади нее в ожидании замер Николас Брейсвелл.

— У меня просто слов нет, как я тебе признателен, — говорил он.

— Так и не ищи их, — улыбнулась она в ответ. — Я рада, что теперь с нами живет Дэйви. Наслушавшись твоих рассказов, я страсть как хотела познакомиться с этим мальчиком.

— Дэйви вел себя прекрасно.