Наверху заработал пылесос. Боман облегченно вздохнул.

Он осторожно приоткрыл набитый бумагами шкаф, вытащил несколько папок и пролистал их. Одна была набита документами о полицейских. Эдди знал многих из них – отъявленные садисты. Именно по этой причине они в свое время и подались в полицейские – совсем как и он сам. Боман отыскал свое досье: трудовой договор, послужной список – точнее, их мутные фотокопии. На полях – заметки Томми. Материалы расследования убийства Рикарда Эгнелля. Вопросительные знаки. Допрос Анники, бывшей девушки Бомана. Она беседовала с Янссоном уже после того, как они расстались. Томми говорил ей, что хочет привлечь Эдди к ответственной секретной работе и поэтому должен навести о нем кое-какие справки. Анника охотно согласилась помочь и рассказала об Эдди и его хулиганском прошлом. Обозначила некоторые значимые для них обоих даты. Например, день их разрыва – он же день смерти Рикарда Эгнелля. Это место в протоколе Янссон обвел красным, а на полях поставил восклицательный знак. Дальше шли протоколы допроса двух приятелей Рикарда Эгнелля, прекрасно дополняющие общую картину.

Эдди пролистал еще несколько папок – все то же самое. Беседы с друзьями и близкими родственниками, материалы перерасследованных преступлений. Таким образом Томми вербовал своих пехотинцев. С Боманом ему особенно повезло.

Лампочка на жестком диске перестала мигать. Эдди вытащил кабель и спрятал диск в карман. Он повернулся, чтобы идти, когда его внимание привлекла еще одна папка, помеченная буквами «С. Б.»… София Бринкман. Ее сын Альберт стал инвалидом после автомобильной аварии.

Эдди пролистал дальше.

София работала медсестрой в больнице, где лечился Гектор Гусман. Они сблизились, после чего полиция хотела заставить Софию следить за Гусманом. Бринкман удалось спастись, когда в ресторане «Трастен» развязалась стрельба… Дальше следовала информация о ее родных и близких. Заметки, перечисление мест, где она может скрываться. Фотографии, копии документов плюс самые общие сведения о Гекторе Гусмане – его родителях, детстве.

Между тем звук наверху стих. Пылесос больше не работал.

Эдди сфотографировал, сколько успел, а затем положил папки в шкаф, подобрал с пола куртку и осторожно закрыл дверь.

Замок щелкнул. Боман прошмыгнул в соседнюю дверь, где было что-то вроде кладовки, и встал в угол. Он лихорадочно продумывал варианты дальнейших действий. В кладовке на уровне земли светилось окно. Оно открывалось – следовательно, через него можно было вылезти наружу. Но Томми ничего не оставляет на волю случая – Эдди понял это, как только вошел в этот дом. Он перфекционист, этот Томми Янссон, и открытое окно для него – более чем достаточный повод прочесать весь дом. И если на Бомана падет хоть малейшее подозрение, он покойник.

Дверь на подвальную лестницу открылась, послышались приближающиеся шаги.

Черт…

Эдди вжался в стенку и мысленно взмолился, чтобы Томми вошел в соседнюю комнату. Но тот развернулся и вошел в ту же дверь, что и его незваный гость. Теперь их разделяло не больше метра. Когда Янссон рылся на полках, его профиль мелькал у Бомана перед глазами. «Он может почувствовать на себе мой взгляд, – подумал Эдди. – Мне нужно сосредоточиться на чем-нибудь другом». Срочно уйти от Томми, улизнуть из настоящего момента, из «здесь» и «сейчас»… Взломщик стал лихорадочно напрягать память… Вот он совсем маленький, спит под пледом из овечьей шерсти… Потом кто-то поднимает его, берет на руки… Теперь Эдди ничего не страшно. Он прижимается к чьей-то груди, отдаваясь во власть этого человека. Чувство времени исчезает. Эдди проваливается в темноту, в сон…

Когда он открыл глаза, никакого Томми не было. Боман прислушался – тишина. Он решил не рисковать и дождаться наступления ночи. Только после этого Эдди поднялся на кухню, прошел через гостиную к входной двери и по каменной лестнице спустился на улицу.

Там, в бледном свете фонарей, отдалившись от дома Томми на достаточное расстояние, он принялся подпрыгивать, напевать и пинать ногами асфальт, ощутив невиданный прилив энергии.

Окружавшие его монахи-бенедиктинцы с утра до вечера были заняты своими делами – в основном возились в саду.

«Особые люди», – думал о них Гектор. Легкое отношение к жизни сочеталось у них с душевным теплом, доверчивостью и возвышенной серьезностью. И поверх всего этого – молчаливое соглашение о том, что добро существует и жизнь нужно кроить по его мерке.

Гусман сидел в цветочной беседке, среди вьющихся роз и апельсиновых деревьев, и любовался природой Тосканы. Красоте трудно что-либо противопоставить. Тем не менее все время, пока Гектор здесь жил, его не покидала мысль о бегстве. И теперь час пробил. Стремление к свободе вылилось у него в странное ощущение борьбы со всем тем, что происходило в монастырских стенах… Таков уж был Гектор Гусман.

Он смотрел на монахов. Двое из них работали на грядках со специями. Еще один размышлял о чем-то на каменной скамье поодаль.

Гектор спрашивал себя: изменилось бы его отношение к ним, если б София была жива, Лотар на свободе, а его империя процветала бы, как раньше? Проникся бы он тогда благочестием этих мест?

Гусман вздохнул и вытер лицо.

Послышались приближающиеся по разровненной граблями гравийной дорожке шаги, и из листвы возникло улыбающееся лицо брата Роберто. Старый монах и дальний родственник Гектора по отцу опустился на скамейку рядом с ним и сразу принял комфортное положение. Сперва он оглядел окрестности и лишь потом посмотрел на Гусмана.

Брат Роберто не сделал ему замечания по поводу немонашеского костюма. Он вообще не имел привычки что-либо комментировать, никогда не говорил об отсутствующих и подолгу размышлял над каждым заданным ему вопросом. На некоторые из своих вопросов Гектор так и не получил ответа за пять месяцев пребывания в монастыре. А еще Роберто не уставал напоминать ему – походя, намеками – о том, как важно сочетать молитву с физическим трудом.

– Сегодня ты покинешь нас, как я слышал, – обратился он к Гусману.

Тот молчал.

– Что ты унесешь с собой отсюда? – спросил монах.

– Ничего, – ответил Гектор. – Пока мне не под силу унести отсюда что бы то ни было.

Роберто удовлетворенно улыбнулся.

– Ты уверен?

Гусман кивнул.

– То есть все, что ты здесь пережил, обратится в дым, исчезнет? – Старик всплеснул руками, его лицо выражало радостное удивление.

– Я не приму этого, – вздохнул Гектор.

Монах кивнул еще раз, словно ожидал такого ответа.

– Да, так оно обычно и бывает.

Некоторое время оба думали каждый о своем. Молчание рядом с Роберто не вызывало неловкости.

– А что будет, если я останусь? – спросил наконец Гусман.

Роберто коротко рассмеялся.

– Ты меня об этом спрашиваешь?