За исключением нескольких реверансов в сторону Востока – вроде двухцветных арок над подъездом зала пассажиров первого класса, напоминающих арки Кордовской соборной мечети в Испании, – проект у Стивенса получился чисто готическим. Материалы использовались как местные, так и европейские: итальянский мрамор здесь соседствует с ярко-желтым известняком и сине-серым базальтом из каменоломен Западной Индии. По устоявшейся к тому времени бомбейской традиции британцу Стивенсу помогали два индийских чертежника, а вся резьба по камню осуществлялась силами выпускников Школы искусств сэра Джей-Джея. В резных узорах, покрывающих любой свободный клочок здания, английские горгульи и грифоны резвятся среди индийских павлинов и кобр. Именно сочетание величественности и замысловатости заставляет вокзал производить такое сильное впечатление. Ровные ряды сужающихся кверху оконных проемов и повторяющихся арок в сочетании с таким разнообразием резьбы по камню создают практически музыкальное переживание. Как метко подытожили два современных историка архитектуры, «внимание зрителя постоянно переключается тут от общего к частному: от вздымающихся шпилей, арок, галерей, балюстрад и колонн – к резному изобилию цветов, животных, геральдических эмблем и бесчисленных горгулий»58.

Самые крупные и престижные скульптурные композиции доверили Томасу Ирпу – видному викторианскому мастеру, который вырезал их из индийского камня в своей лондонской мастерской и отправил в Бомбей морем. Парадный подъезд к дирекции железнодорожной компании охраняют две скульптуры Ирпа: лев символизирует Британию, а тигр – Индию. Его же работы украшают фронтоны вокзала – среди прочих это «Наука» и «Торговля», изображенные в виде облаченных в тоги женщин.

Здание венчает восьмиугольный купол в дюжину метров в диаметре – первый в истории каменный купол на готическом здании. На его вершине установлена статуя Ирпа «Прогресс»: четырехметровая небожительница держит в руках два первых великих изобретения человечества – факел и колесо59. Александр I считал, что силуэт Петербурга нуждается в гигантском куполе, чтобы сравняться с великими городами Европы. Подобный купол требовался и Бомбею. Но, поскольку, беря на себя правление Индией, королева Виктория гарантировала терпимость ко всем практикуемым на субконтиненте религиям, купол христианского собора тут был бы некстати. В итоге Бомбей увенчан куполом истинной церкви британцев – идеи прогресса. Если над Рио-де-Жанейро возвышается статуя Иисуса, символ европейской империи, сделавшей своей целью обращение местного населения в христианство, над Бомбеем царит богиня Прогресса. Вокзал построен не для того, чтобы обращать души ко Христу, а чтобы проповедовать западную веру в прогресс.

Неудивительно, что кассовый зал стивенсовского вокзала похож на интерьер собора: крестовые своды потолка переходят внизу в толстые, крепко стоящие на полу мраморные колонны. Вдоль стен вместо исповедален расставлены билетные кассы. Витражи в стрельчатых окнах купола, созданные в Лондоне и доставленные в Индию морем, прославляют не Бога, но железнодорожную компанию. Рядом с монограммой GIPR размещены слон и локомотив с корпоративной эмблемы. Слон напоминает о том, каким транспортом пользовались в Индии до прихода британцев. Сколь внушительное, столь и тяжеловесное животное олицетворяет архаичное величие Индии до завоевания, тогда как новенький локомотив символизирует принесенный британцами прогресс, осовременивающий жизнь субконтинента. На другом витраже красуется латинский девиз компании Arte non ense («Искусством, а не мечом»). Он подошел бы и всей эпохе Раджа. Еще не так давно на том самом месте, где вырос вокзал, британцы устраивали публичные казни, но в соответствии с новой идеологией прямого правления их власть не навязывалась силой, но доставалась им в награду за модернизацию. Витражи вокзала Виктория – по сути пропагандистские плакаты в куда более роскошном исполнении.

Надежды британцев обратить жителей Бомбея в религию прогресса оправдались – и даже слишком. Современный город формировал современных людей, которые ездили на поездах и читали самые свежие английские книги. Но со временем они стали задумываться: если Бомбей идет в ногу с Лондоном, почему его жителями по-прежнему помыкают, как детьми? Британцы утверждали, что им придется править Индией до тех пор, пока их индийские ученики не проникнутся духом цивилизации настолько, чтобы самостоятельно управлять субконтинентом. Но по мере того как все больше представителей индийской элиты обучались в учреждениях вроде Бомбейского университета, а уровень их образования становился все выше, дискуссия о том, какие властные полномочия им достанутся и когда это наконец случится, делалась все острее. Консерваторы, как всегда, полагали, что торопиться тут не следует; по словам одного британского чиновника, «равенство европейцев и местных – идея сама по себе замечательная, но если бы ее в самом деле можно было осуществить на практике, то что мы вообще делаем в этой стране?»60. Сторонники же перемен, как в Индии, так и в Англии, постоянно требовали передачи индийцам как можно более широких полномочий – и чем раньше, тем лучше.

Даже среди британских чиновников в Индии были такие, что принимали имперскую идеологию прогресса и ученичества за чистую монету. Если для многих рассуждения про прогресс были не более чем прикрытием для европейского господства и разграбления индийских ресурсов, значительная часть управленческого аппарата хотела, чтобы риторика Раджа не расходилась с делом. Одним из таких чиновников был Аллан Октавиан Юм. Сын британского политика левых взглядов, Юм все 32 года своей карьеры посвятил Индийской гражданской службе. В 1883 году он направил нескольким недавним выпускникам индийских университетов секретное послание, в котором предложил им собрать конференцию образованных англоговорящих индийцев. Такое объединение, писал он, могло бы «стать зачатком Национального парламента, который, если направить его в нужное русло, через несколько лет станет неопровержимым ответом на бытующее утверждение, что Индия совершенно не готова к какой-либо форме представительной власти»61. Такая организация казалась ему необходимой для достижения «социального и политического прогресса в Индии»62. Юм предлагал новый вариант главного обоснования прямого правления Британии в Индии: прогресс для него был не технологическими достижениями, воплощенными в вокзале Виктория, но общественным развитием, выраженным в избираемом законодательном органе. Юм считал, что вслед за железными дорогами британцы должны экспортировать в Индию и представительное правление.

Момент для создания такой группы был самый подходящий. Реакционная политика лорда Литтона, который был вице-королем (высшим должностным лицом Индии) с 1876 по 1880 год, вызвала серьезное недовольство в среде образованных индийцев. Сильнее всего их разозлил драконовский закон о прессе на местных языках, который вводил цензуру и запрещал критику Британии в неанглоязычных газетах и журналах, которых в одном только Бомбее было несколько десятков63. В 1885 году секретное послание Юма возымело результат – в Бомбее собралась учредительная конференция Индийского национального конгресса в составе 72 делегатов.

Целью конференции в официальном приглашении значилось «обсуждение вопросов общегосударственной важности»64. Хоть эта фраза и звучит как заурядный бюрократический штамп, она свидетельствует о том, какими глубокими были осуществленные британцами в Индии перемены. Гостей со всей страны удалось пригласить в Бомбей только благодаря отлаженному механизму колониальной почтовой службы; возможностью оперативно собраться вместе они обязаны построенным британцами железным дорогам; даже то, что они могли обсуждать что-то между собой, тоже было результатом британского империализма, поскольку многоязыкому субконтиненту было навязано единое средство общения – английский язык, который знали элиты всех регионов и на котором выходило более сотни газет65. Сама идея «обсуждения вопросов общегосударственной важности» несет на себе печать Британской империи, поскольку до завоевания Индия представляла собой не единое государство, а множество враждующих царств и княжеств. Именно британцы стали рассматривать субконтинент как одну огромную колонию, что и привело к появлению у его коренных обитателей национального самосознания, к пониманию того, что все они живут в одной стране.