Привлекая способную молодежь со всей империи, Петербург не мог вполне соответствовать их чаяниям. Каким бы толковым ни был сын уездного доктора, на нем лежало несмываемое пятно происхождения, не позволявшее ему опередить сына уездного аристократа. Выражение некоторых современных мыслей тоже было чревато неприятностями. Грамотные жители Петербурга, подобно обитателям других европейских городов, читали ежедневные газеты, однако самая популярная из них, «Северная пчела», подвергалась такой цензуре, что в ней редко можно было прочесть хоть что-то существенное. Редактор «Пчелы», пресмыкавшийся перед властями карьерист, однажды спросил у начальника жандармского корпуса, о чем же ему писать. «Театр, выставка, Гостиный Двор, толкучка, трактиры, кондитерские, – был ответ, – вот твоя область, и дальше ее не моги ни шагу»12.

Устремившиеся в Петербург в расчете на свои способности молодые люди вскоре разочаровывались, упершись в прозрачный, но непроницаемый потолок – на следующий этаж вход был только аристократам. Некоторые уходили в политику (опасный выбор), в то время как другие искали себя в искусстве. Ограниченный в естественном росте город порождал целый мир грез.

Среди прочих амбициозных провинциалов в имперскую столицу с Украины прибыл Николай Гоголь. В написанной в 1835 году повести «Невский проспект» рассказчик начинает с восхвалений всех прелестей петербургского променада. Гуляя по Невскому с приятелем, главный герой встречает некую красавицу и тайком следует за ней по улицам города, углубляясь во все менее благополучные кварталы. Любовь с первого взгляда оборачивается отчаянием, когда погоня за казавшейся воплощенной невинностью избранницей приводит его в публичный дом. Дело кончается самоубийством несчастного, и в финале рассказчик уже обвиняет в двуличии и сам Невский проспект, и весь город. «О, не верьте этому Невскому проспекту!» – умоляет он читателя13.

В гоголевском мире Петербург – это мираж, сотканный из прекрасных фасадов. А петербуржцы, под стать своему городу, настолько увлечены соблюдением внешних приличий, что существенные вопросы отходят для них на второй план. Гоголь обожал высмеивать рабское подражание французской моде. Когда-то Петр Великий заставлял подданных бриться, чтобы выглядеть по-западному, и точно так же, стоило европейцам начать носить бороды, петербуржцы тут же принялись их отращивать. В «Невском проспекте» Гоголь описывает различные виды растительности на лице, которые можно «встретить» на одноименной улице: «Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, – предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорта помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие»14.

Гоголь высмеивал абсурдность бюрократического деления на разряды и подразряды, сообщая читателям, что «черные как соболь или уголь» бакенбарды «принадлежат, увы… только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие». Для Гоголя и людей вроде него созданная Петром Великим бюрократия с ее Табелью о рангах только сделала всю систему еще коварнее, придав ей видимость законности и современного устройства: петербургские аристократы теперь притворялись меритократами. Свою беспощадную сатиру он направлял на общество, в котором почти все кичились своими эполетами, и каждый только и помышлял, что о повышении собственного статуса. В романе «Мертвые души» Гоголь рассказывает историю захудалого дворянина, который жульническим путем преувеличивает количество принадлежащих ему «душ», чтобы повысить свое положение в обществе. В сюрреалистической повести «Нос» заглавная часть тела оказывается отделена от протагониста и начинает собственную жизнь в столице. Когда оставшийся без носа герой наконец настигает своенравный отросток в Казанском соборе на Невском проспекте, тот, каким-то образом оказавшись в более высоком чине, чем его бывший хозяин, заявляет ему, что между ними «не может быть никаких тесных отношений». Сумасшедшее дробление общественного организма Петербурга по бесчисленным признакам чинов и сословий Гоголь считал достойным предметом для фарса. Однако в результате продолжавшейся десятилетиями стагнации именно это дробление стало в итоге грозить городу распадом.

Имея в своем распоряжении лучшую в мире торговую улицу, постоянно посещая премьеры местных русских, французских и немецких театральных трупп, читая захлебывающиеся от восторга рецензии на последние развлечения в «Северной пчеле», петербургская элита могла тешить себя иллюзией, что ее город по-прежнему числится среди ведущих европейских столиц. Всю несостоятельность этого представления показала Крымская война, которую Россия с треском проиграла альянсу Британии, Франции и Турции. Подписанный в Париже мирный договор 1856 года был тем более болезненным, что после триумфальной победы русской армии над Наполеоном прошло всего несколько десятилетий.

Николай I умер в 1855 году, когда поражение России в войне уже казалось неизбежным. Надежды на реформы и обновление возлагались отныне на его сына Александра II – обладателя пышных бакенбардов, который первым делом отменил наиболее репрессивные установления предшественника. Столица постепенно просыпалась от сытой дремоты, цензура была ослаблена, выезд за рубеж упрощен, наложенные на университеты ограничения сняты, а политические узники, в том числе и дожившие до этого дня декабристы, амнистированы. Но главное, Александр инициировал целый пакет реформ, которым со временем суждено было превратить Петербург в крупнейший промышленный центр.

Молодой царь понимал, что без индустриализации, развитой инфраструктуры и корпоративного капитализма России за Западом не угнаться. Ради обеспечения рабочей силой будущей российской промышленности он сделал то, на что не решались его предшественники, – отменил крепостное право. Манифестом от 19 февраля 1861 года Александр освободил от личной зависимости 22 миллиона человек, которыми владели 100 тысяч дворян15.

Если для американцев эта дата может показаться вполне нормальной – Прокламация об освобождении рабов Авраама Линкольна появилась через два года после Александровского манифеста, – в европейском контексте отсталость России в этом отношении была куда заметнее. Крепостное право в Западной Европе перестало существовать многие столетия назад, причем в результате экономических изменений, а не по высочайшему повелению (хотя наделять всеми правами жителей своих колоний европейские державы по-прежнему не собирались). В Британии к слому крепостной системы привела нехватка рабочих рук после «Черной смерти», эпидемии чумы середины XIV века: лорды не в состоянии были удерживать крестьян на земле в условиях повышенного спроса на их труд. Во Франции Людовик XVI официально объявил об отмене крепостного права в 1779 году, однако это было лишь закреплением существовавшего уже несколько веков положения. В Германии многовековой процесс переселения крестьян в города снизил количество крепостных до минимума. По традиции, проведя в городе один год и один день, беглый крепостной получал свободу. Первым в немецких землях статус вольного города получил Бремен – в 1186 году16. В Западной Европе свободный труд был основой современного городского уклада. В деревне крестьяне несли бремя традиций и обычаев, поколение за поколением работая на поколения одной и той же владетельной семьи, но в городе жизнь была устроена совсем по-другому. Люди брались за любую доступную работу, а если появлялось предложение повыгоднее, принимали его, не раздумывая. Освободительный дух города выразился в немецкой поговорке «Stadtluft macht frei» («Городской воздух делает свободным»).