редкие мушкетные выстрелы. Он не заметил, когда отстал от него со своими холопами Голицын, который свернул куда-то на лесную тропу. Какое-то время рядом с ним ещё держались чьи-то холопы и стрельцы.

Зборовский же, увидев бегство русских из деревушки, тут же повёл весь свой полк на их позиции. Гусары ворвались в опустевший стан, посыпались с коней и принялись грабить обоз Шуйского. Полковник, поняв уловку русских, заорал на гусар, стал ругаться: «В погоню…!» Он с трудом поднял их опять в сёдла и пошёл вдогон за уходящими конными боярскими детьми. Вслед за ними устремились роты Струся и Дуниковского. И так они гнались ещё вёрст десять за отступающим войском…

В лагере наёмников тоже заметили бегство Шуйского.

Гаврило Григорьевич моментально развернул коня, наддал ему по бокам каблуками и ринулся вперёд с неистовым желанием скорее вырваться на свободу. Кирасиры загородили было ему дорогу, но он сшиб на скаку одного из них и устремился к воротам из стана.

Он выскочил из стана и кинул жеребца к ближайшему кустарнику, который окружал поле боя. Резвый скакун вынес его к лесу раньше погони. На опушке он бросил коня, метнулся по кочкам в густые заросли и скрылся на болоте.

А лагерь наёмников продолжал бурлить. Де ла Гарди и Горн всё ещё пытались справиться с вышедшими из повиновения воинами, когда перед ними появился ротмистр Борковский с гусарами и решительно заявил:

– Гетман требует немедленно выполнить условия договора! В противном случае мы атакуем вас! И уже никто больше не поверит ни единому вашему слову! Обманули московитов, так же собираетесь обмануть и пана гетмана?!

Де ла Гарди смолчал. Он ничего не мог сделать: и сила, и удача были не на его стороне… «Долгоногий трус!» – вспомнил он почему-то язвительный ярлык, каким наградили этого ротмистра наёмники.

– Шуйский бежал! Вы остались одни! И пан гетман не советует вам браться за оружие!..

Де ла Гарди бросил ненавидящий взгляд на сидевшего перед ним на коне надменного польского ротмистра, спрятал глаза за вежливым поклоном.

– Договор Линке я не могу признать!.. И передайте пану Жолкевскому, я прошу его о личной встрече!

– Я донесу до пана гетмана вашу просьбу! – с высокомерной усмешкой произнёс Борковский, снисходительно взирая на потрёпанного шведского генерала…

Прошло немного времени. И к месту встречи, посредине поля битвы, на виду у обоих войск, с двух сторон съехались по три всадника.

Жолкевский и де ла Гарди остановили коней друг против друга. Гетман посмотрел на де ла Гарди, дружелюбно улыбнулся ему, как старому знакомому. Де ла Гарди держался с достоинством, хотя это давалось ему с трудом. Доброжелательная, с лукавинкой, улыбка Жолкевского обезоруживала и, казалось, унижала его.

– Как поживаете, генерал? Мы с вами давно не виделись: тому уж восемь лет.

– Да, пан гетман!

– Зачем вы пришли к Шуйскому, зная, что король собирается походом на Москву? Вы же понимали, что не участвовать в этом предприятии я не мог!

– Пан Станислав, не будем вспоминать прошлое!

– Хорошо, господин генерал! – согласился Жолкевский. – Вы принимаете условия договора?

Чуть раскосые глаза его смотрели на де ла Гарди открыто и в то же время сочувственно. В них сквозила огромная воля и сила ума, подкреплённые богатым жизненным опытом. Играть с ним в прятки было бессмысленно. Ему ли, де ла Гарди, не знать об этом. И он принял его условия. При этом он оговорил, что, мол, воины просят не мешать им проследовать до шведской границы с развёрнутыми знаменами, в полном вооружении. И они хотят также истребовать с царя Василия выслуженное, но не выплаченное им жалованье.

– Это ваше дело, возьмёте вы что-то с Шуйского или нет. Прошу только дать волю тем, кто захочет перейти на службу его величества.

– Пан Станислав, на прощание примите от меня скромный дар за прошлую доброту, – болезненно ухватился за это де ла Гарди и подал знак капитану мушкетёров.

И тот поднёс Жолкевскому роскошную соболью шубу.

Жолкевский посмотрел на генерала и хитро усмехнулся: он понял всё…

Де ла Гарди вернулся в свой стан и нашёл его опустевшим: девятнадцать рот конницы и двенадцать рот пехоты ушли к гетману, не дожидаясь конца переговоров. Время работало против него, и он приказал немедленно выступать.

Наёмники свернули стан и построились походным порядком.

Опасаясь мести со стороны генерала, Линке демонстративно отъехал в ставку своего полка. А наёмники опять возмутились. Первыми отказались подчиняться французы. Они покинули колонну и направились к Линке. За французами последовали англичане и немцы. Войско снова вышло из повиновения, выплеснуло на генералов поток ругательств.

Кто-то крикнул: «Казна!..»

И солдаты бросились грабить остатки войсковых денег.

– Куда, стрелять буду! – закричал де ла Гарди; он ещё надеялся остановить вновь вспыхнувший бунт.

Но было уже поздно: французы и англичане штурмом овладели повозками с казной и стали отходить в стан Линке, прикрываясь копейщиками.

Де ла Гарди развернул роту шведских мушкетёров и приказал изготовиться для стрельбы по мятежникам. Но от этого его удержал Горн, как мог успокоил его. И они, затаив злобу на Линке, послали к нему капитана, чтобы договориться о возвращении его на службу к шведскому королю. Капитан вернулся ни с чем. А из ставки генералов увидели, как из стана Линке выступили наёмники и двинулись вслед за уходящими полками Жолкевского по дороге на Царёво Займище.

Тогда де ла Гарди собрал остатки шведов и финнов, которых набралось не более четырех сотен, и ушёл на соединение с де ла Вилем.

В их объединённом войске снова произошло волнение. Французские наёмники потребовали у де ла Гарди выплаты жалованья. Тот пытался было уговорить их, чтобы подождали, ссылался на разорение войсковой казны. Но солдаты не стали его слушать, взбунтовались, разграбили полковое имущество и отказались служить дальше.

С немногими верными ему офицерами и мушкетёрами де ла Гарди спешно ушёл к шведской границе. По дороге они разграбили Торжок, разорили приграничные русские поселения и скрылись за рубежом.

* * *

Войско Валуева сидело второй день в острожке без воды. Ночью Елецкий посылал на болото стрельцов. Но те напоролись на засаду, с боем прорвались к болоту и в спешке начерпали вонючей болотной воды. Однако и ту, поделив мерками, выпили сразу же. И в острожке все снова приуныли.

Ночь выдалась тёплая и светлая. Слева от острожка, на болоте, громко квакали лягушки. Перед окопами, на лугу, трещали цикады. А позади острожка, в лесу, изредка пронзительно, тоскующим воплем вскрикивала какая-то ночная птица.

Валуев вдохнул полной грудью ночной воздух, пропитанный ароматом цветущих луговых трав, смешанным с едким запахом