litbaza книги онлайнСовременная прозаПешка в воскресенье - Франсиско Умбраль

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Перейти на страницу:

Похожим образом дисциплинировала работа. Но рабочей дисциплине он сам себя должен был подчинять. А эта дисциплина была другой, идущей изнутри, более светлой и глубокой. Виски собирало его изнутри, из самой глубины, из таких глубин, которых он даже и не подозревал в себе.

Выход на пенсию лишь укрепил его дружбу с людьми богемы (он не знал, что так уже не говорят — «люди богемы»). Досрочный выход на пенсию, вызванный реорганизацией фирмы, превратил Болеслао в Грока. Или, возможно, что Грок прятался внутри него, дожидаясь, когда он освободится от бюрократического гнета, чтобы заявить о себе. Этого нельзя установить точно.

* * *

Голодаю, нет работы, милосердие, нужно пятьсот пст. да храни вас господь огромное спасибо я проездом. Грок медленно идет по Гран Виа, держа плакатик алжирца под мышкой. День уже почти наступил, и прутья застекленных балконов над широким проспектом проблескивают золотом или серебром.

Грок глубоко вдыхает в себя утренний воздух. Он вдыхает в себя сразу всю улицу. Внушительных размеров вращающиеся наружные часы показывают, что до похорон остается еще больше часа. Он, не торопясь, подходит к спуску в метро, где в воскресенье вечером (теперь уже понедельник) встретил Хосе Лопеса. Элегантный бар с проститутками, естественно, все еще закрыт. Восточное белое солнце косо освещает его фасад.

Оглянувшись вокруг и улучив момент, когда вблизи никого нет, Грок ложится на середине лестницы, ведущей в метро, пристраивает (так, чтобы ее было хорошо видно) картонку, украденную у алжирца, и расстилает рядом с ней белый носовой платок, — один из своих аккуратных носовых платков из прежних времен, — чтобы обозначить, куда бросать мелочь. Все это ему неприятно, дается с трудом, через силу. Но Клара, проститутка Клара, сказала ему со всей определенностью: «Ну, тогда проси милостыню, пьяница. Все пьяницы попрошайничают».

Ему нужно набрать на порцию виски прежде, чем идти на похороны. Ему нужно набрать на порцию виски, чтобы хорошо выглядеть на похоронах (придут уважаемые в мире искусства люди). Да, все это трудно, но, распластавшись на зубчатом ложе из цементных ступеней, окантованных железом, Грок обнаруживает, что фарс начинает превращаться в реальность и что китайское, индийское, русское утреннее солнце заботливо согревает его, несмотря на декабрь, и что он, благодаря тому, что подложил под голову свою собственную руку, постепенно проваливается в полусонное состояние.

Сначала он закрывает глаза, только чтобы не видеть всего этого спектакля, — носового платка, картонки, тех, кто глядит на него, рассматривает и, возможно, бросает ему мелочь. Однако постепенно засыпает на самом деле. Декабрьское солнце как будто накрывает его светлой шалью. Слышен назойливый шум приближающихся и удаляющихся шагов. Бестолково шаркает лестница. Беспорядочно хлопают двери на сквозняках. Но всходит солнце, и сон не прерывается. Голодаю нет работы милосердие нужно пятьсот пст. да храни вас господь огромное спасибо я проездом.

Грок просыпается от топота целого батальона ног, которые, почти задевая его, спускаются в метро и поднимаются из метро. Немного встревоженный, он смотрит на большие вращающиеся уличные часы, висящие напротив: на них девять с четвертью. Это означает, что уже прошел час с четвертью после того, как Агустина похоронили. На белом, аккуратно расправленном платке старого канцелярского служащего лежат несколько монет. Картонка осталась на своем месте. Из-за нее алжирец, возможно, искал его повсюду на Гран Виа, и если бы обнаружил (а это было несложно, так как Грок находился совсем рядом), мог бы убить. Но до Грока это доходит только сейчас. (Позже он прочитает в утренних газетах, что похороны художника-абстракциониста состоялись в узком кругу семьи и ближайших друзей. То есть никто из грандов, пообещавших присутствовать, не пришел. Вот так человек умирает, Агустин, дорогой). Платок; мелочь; картонка; люди, поднимающиеся и спускающиеся по лестнице; растоптанное достоинство Грока, только что ставшего попрошайкой. Навсегда?

Он предпочитает закрыть глаза и снова кладет голову на свою онемевшую руку. Ему достаточно было мельком взглянуть на мелочь, рассыпанную на платке, чтобы понять: виски гарантировано. Теперь можно спать спокойно. И он спит.

Мадрид, 26 декабря 1987

Послесловие

Книги для «белых ворон»

Стиль, стиль и еще раз — стиль! Его текст, даже намеренно усложненный громоздкой грамматической конструкцией, едва умещающейся на странице, не утрачивает легкости. И ничего удивительного. Франсиско Умбраль — поэт.

Язык поэзии обладает еще одним любопытным свойством: стихи (именно стихи, а не подрифмовку) нельзя пересказать, потому что они сразу обо всем. Метафора, попадая в излучины души, вскипает как таблетка аспирина, брошенная в стакан с прозрачной водой, и тончайшие оттенки бурления чувств становятся предметом рефлексии синхронно. В случае с Умбралем, когда «сразу обо всем» характерно для прозы, ее тоже нужно читать как стихи. И все же, о чем она?

Роман «Нимфы» начинается с описания комнаты, стены которой (как будто) из голубой воды, — из материала, не применяющегося в строительстве. А в другом романе голубые дни в своей монотонности сливаются. Течение воды — образ времени. Оно — постоянный (если не главный) свидетель ни на секунду не останавливающейся работы сознания.

Не случайно с того места, где у его персонажа назначена встреча, видны уличные часы. Две-три фразы, чтобы заполнить паузу. Затем все происходит как в дозвуковом кино. Влюбленные встретились. Вошли в бар. Заказали пиво. Мужчина оплатил счет (дело обычное). Но это первый их совместный счет — материальное свидетельство нематериального: они стали чуть ближе друг другу. Будущее стало совместно пережитым настоящим — общим воспоминанием. Говорить об этом не обязательно. Из невысказанных вслух, а лишь мелькающих в голове мыслей («из титров») и так ясно, какое реальное значение имеют несколько только что потраченных песет. Конечно, эта хрупкая психологическая реальность, показанная с изнанки, окрашена индивидуально и существует не для всех. Тем не менее, она достоверна и, в конце концов, объективно реальна, точно так же, как сам роман или эпоха Греты Гарбо.

В автобиографичной, как лирическое стихотворение, книге («Сын Греты Гарбо»)Умбраль пишет о своей рано умершей матери. Пишет через много лет после ее смерти. И она напоминает ему Грету Гарбо. Изобретение братьев Люмьер и Голливуд сделали свое дело…

Позже прекрасная половина человечества будет стремиться обрести сходство с Лолитой Торрес и Мирей Матье. Однако внешность матери, ее манера улыбаться и подкрашивать губы, ее белая блузка и серебристого цвета чулки символизируют предыдущую эпоху. Кое-какие детали восстановлены с помощью воображения, и все же в литературном произведении кристаллизовалось именно конкретное прошлое. Речка Гераклита замерзает. Все песчинки и прочая взвесь выпадают на дно. И сквозная тема сквозит еще заметней. Автор, став персонажем своего повествования, оказывается как в западне, внутри им же реконструированного образа — бесплотного тела Божественной женщины.

1 ... 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?