Впрочем, имелся и положительный момент. Можно было по дороге дремать стоя, даже держаться ни за что не нужно. Тут тебя, накрепко зажатого со всех сторон, даже не покачивало.

А по прибытии его все тем же потоком вынесло наружу, правда, при этом тычки локтями получил во все места, еще и чуть без куртки не остался. А там, между прочим, документы.

Оказавшись наконец на улице, он, встрепанный и измочаленный, ошалело оглянулся на толпу, но его одного, похоже, шокировал этот беспредел. Остальные с пресными и обыденными лицами просто спешили на остановку автобуса.

Не счесть, сколько раз Максим за свою жизнь ездил из города в поселок деда и обратно, но прежде его возил отцовский водитель, быстро и с комфортом. Селедкой в бочке добирался он впервые. И, видимо, придется привыкать. Отец очень жестко выразился по поводу его возвращения. Сюрприз ему не понравился. Орал так, что люстра в гостиной колыхалась. Из дома выпер в тот же день. Ну и открыто дал понять, что даже ломаного гроша больше не даст, хоть с голоду загибайся.

В общем-то, на его гроши Максим и не рассчитывал. Знал же, на что шел. Боялся он другого: того, что отец вмешается и его не зачислят. Но, видать, прооравшись, он поостыл или же просто не захотел возиться. А может, после оглашения дедовского завещания стало не до того.

На следующий же день после возвращения Максима домой они всем семейством посетили нотариуса, чтобы услышать последнюю волю деда. И тот сумел удивить всех, в том числе и самого Максима, отписав нажитое ему.

Нет, кое-что, точнее, некоторую сумму, кстати, весьма приличную, он оставил матери. Максиму же досталось почти все: этот его дом-дворец в поселке, огромная пасека, которой дед увлекся вдруг на старости лет и в которой Максим не смыслил ровным счетом ничего, и акции, акции, акции… В ценных бумагах он кое-что соображал на базовом уровне – как-никак год проучился на экономиста, но все эти трейдерские дела нагоняли на него скуку. Дед бы, наверное, страшно огорчился, но гипотетические, пусть даже внушительные, доходы Максима не слишком воодушевляли. «Лучше бы живых денег оставил, – думал он, – они нужнее». Следить же за курсом и котировками, забив на все, – боже упаси! Ну а пасека вообще в его представлении «белый слон» [9]. Как с этим слоном быть, он еще подумает.

А вот дом – это хорошо. Это несказанно хорошо, просто изумительно! Особенно в свете того, что отец категорически отказал ему в гостеприимстве. Все выходные Максим пребывал в эйфории. Он-то знал уже, что иметь свой угол – это многое значит. Надежное такое подспорье. А уж когда у тебя не угол, а хоромы – совсем счастье.

Приятно еще было вспомнить лицо отца, когда он узнал про завещание. Артемчик тоже приуныл, даже плакал потом от обиды, что дед оставил его с носом. Но все ведь, в сущности, закономерно и справедливо, стоит вспомнить, кто из них двоих разъезжал по морям и европам, а кто каждое лето торчал у деда и терпел его солдафонские замашки. Хотя Максим понимал, что справедливость, скорее всего, тут ни при чем. Просто старик рассудил, что Артем и так не пропадет, отец и поможет, и на ноги поставит, и всем обеспечит. А вот у них с матерью положение зыбкое: нелюбимый пасынок, нелюбимая жена. Сам-то Максим наивно верил, что и без всякой поддержки сможет горы свернуть, если потребуется, но такому подарку судьбы был очень рад.

Несколько раз звонил Алене, хотелось поделиться новостью, ну и просто услышать ее голос, но тщетно. Все время недоступна. В подполье она, что ли, ушла?

Ну а в понедельник, после без малого двух часов пути, энтузиазм значительно поубавился. «Плевать, – решил Максим, – пять там звезд или черная дыра, а заселится он в общежитие как можно скорее. На выходных можно и помотаться туда-сюда, а в будни лучше уж обитать поблизости от универа. И потом, столько времени удастся сэкономить, столько часов бесценного сна выиграть!»

* * *

Из деканата он прямым ходом отправился на пару – как раз успевал ко второй. По расписанию у него должна быть лекция по отечественной истории в триста пятой аудитории. Вел доцент Крайнов. «Значит, третий этаж», – сориентировался Максим.

На лестничном пролете между первым и вторым этажом толпились парни, явно старшекурсники. Встали кружком так, что не обойти, разве только бочком осторожно протиснуться. Ну или идти на таран.

Максим протискиваться не стал, пошел по прямой, разорвав их круг. Они даже расступились. Лишь один не сдвинулся, наоборот, еще и локоть выставил. Максим его и толкнул мимоходом, не то чтобы намеренно, просто нечего на пути стоять. Парень как раз пил энергетик, дернулся, и по подбородку побежала шипучая струйка, а на голубой футболке расползлось темное пятно.

– Э-э, б…, а ну, стой, баран! – услышал Максим за спиной. Оглянулся – вид у парня был самый что ни на есть воинственный. У остальных – тоже не сказать что добрый.

Связываться с ним сейчас не тянуло совершенно – и настроение не то, и отметиться таким образом в первый же день тоже не хотелось.

– Это ты мне, что ли? – с вызовом спросил Максим. – Вы совсем уже, господа студенты, охренели. Фамилия? Группа? Быстро…

– Э-э-э, – растерянно заморгал тот. От боевого настроя – ни намека. – А вы…

– А я замещаю доцента Крайнова. Пройдем-ка в деканат, выясним, кто тут баран?

Парень сглотнул и залепетал что-то невразумительное. Вроде извинений. Максим, не слушая, поднялся выше.

После истории прилежно отсидел политологию, но потом решил – все, на сегодня хватит. Включаться в процесс надо постепенно. Тем более жгло карман направление на заселение в общежитие, которое буквально выжал сегодня у ленивой, снулой тетки из профкома.

Разумеется, прямо сегодня вселяться он уж не станет, но зайти взглянуть, оценить общажный быт не терпелось.

А спустившись в холл, тотчас поймал взглядом Алену. Ну да, у нее как раз скоро начнутся занятия. Или уже начались? Он пытался разобраться в ее расписании, когда нулевые пары, когда первые, когда какие-то совмещенные, в общем, черт ногу сломит. Она приостановилась шагах в двадцати от него и, открыв сумочку, что-то там искала.

Максим улыбнулся и двинул прямиком к ней. Хотел подойти незаметно – просто до одури нравилось видеть, как розовели ее скулы, как округлялись глаза, полные смятения и чего-то еще невыразимого и щемящего. Эти моменты были сиюминутными, потому и такими желанными. Затем она будто надевала маску, и понять, что там у нее в душе и на уме, было невозможно. И если бы не эти мгновения, короткие, но красноречивые, когда она еще не успевала совладать с эмоциями, он бы, наверное, отчаялся.

Подойти к ней вплотную Максим не успел. Алена как почувствовала, резко подняла голову и поймала его взгляд. Ну и пусть. И с такого расстояния он уловил миг, когда в лице ее промелькнуло знакомое смущение. Любимое смущение. Обнадеживающее смущение.