и магнатов-«ляхов» — противников и короля, и казаков, тем более, что столкновения короля с магнатами и шляхтой, встреча Владислава IV с казацкими послами как будто давали казакам новый материал, подтверждавший правильность таких представлений. Неслучайно в качестве главных организаторов направленного против короля «рокоша» в «речах» Иова выступают магнаты, в руках которых находились огромные владения на Украине и судебно-административная власть на украинских землях. Некоторая новость состояла в том, что в роли главного предводителя враждебных казакам «ляхов» вместо умершего к этому времени Ст. Конецпольского стал выступать молодой магнат, воевода русский князь Ярема Вишневецкий. «Речи» старца Иова определенно свидетельствуют о том, что казаки считали Я. Вишневецкого своим главным врагом еще до того, как началась народно-освободительная война. Именно Вишневецкий возглавил магнатов-«ляхов”, когда они не дали «черкасам» воспользоваться той «прежней волей», которую пожаловал им монарх (судя по контексту, имелось в виду восстановление самоуправления Запорожского войска и отмена навязанной казачеству Ординации 1638 г.). Вместе с тем разнообразные свидетельства позволяют во многом уточнить представления казаков о характере политической борьбы в Речи Посполитой. Речь шла о том, будет ли польский король «самодержавным» государем, свободным от контроля со стороны магнатов («вольным королем»). Только такой государь в их представлении мог сломить власть магнатов-«ляхов» и дать «черкасам» ту «волю», которой они добивались.

События, однако, явно развивались в другом направлении. Старец Иов дал ясно понять севским воеводам, что магнаты не примирятся со своей неудачей на сейме под Люблином. «На лета, — говорил он, имея в виду лето 1647 г., — де, от панства на короля будет великой рокош, и чаят, де, что на лето короля с королевства ссадят». В таком положении казачество не могло не видеть прямую угрозу своим интересам. Их положение в Речи Посполитой, и так весьма нелегкое, должно было еще больше ухудшиться после низложения доброго, готового помочь казакам монарха и сосредоточения всей власти в государстве в руках враждебных казакам магнатов-»ляхов». В таком взгляде на положение дел в стране следует видеть одну из причин того, почему казацкое восстание вспыхнуло именно в 1648 г.

Неудивительно, что в этих условиях выступление Хмельницкого против установившихся в Речи Посполитой несправедливых порядков началось с похищения им хранившихся у одного из представителей казацкой старшины королевских «привилеев» и что это событие, как известно, получило отражение даже в украинских народных песнях [12. Ч. 2. С. 164].

Король Сигизмунд III Ваза (1566–1632). Король Польши и Великий князь Литвы, король Шведской империи (в 1592–1599 гг.)

По сообщениям полоняника Никиты Гридина, который бежал из Крыма и «был в Запорожском войске года с полтора», Хмельницкий «пришел в Запорожское войско с королевскими листами» в самом начале 1648 г. [10. Т. II. № 357. С. 231]. Что говорил Хмельницкий о «королевских листах» собравшимся за порогами казакам, позволяют судить собственные слова гетмана, рассказывавшего московскому гонцу Григорию Климову, что «послал, де, от себя король в Запороги грамоту к прежнему гетману, чтоб сами за веру христианскую греческого закона стояли, а он, де, король будет им на ляхов помощник, и тот, де, королевской лист от прежнево гетмана достался ему Хмельницкому» [6. Т. II. № 16. С. 41]. Возможно, к этим же рассказам Хмельницкого восходит и сообщение в одном из слухов лета 1648 г. о документе, «какову дал на себя запись король Владислав, что быть им черкасом вольным и давали /бы им?/ стацею» [6. Т. II. № 352. С. 227].

Как проницательно отметил М.С. Грушевский, то, что говорил о королевских «привилеях» Хмельницкий, существенно отличалось от реального текста документов, выданных казацким представителям на их тайной встрече с королем Владиславом IV [12. Ч. 2. С. 165]. Этот же исследователь верно отметил, что успех агитации Хмельницкого не в последнюю очередь был связан с тем, что представление о том, что король является союзником казаков в борьбе с панами — «ляхами» было не новым [12. Ч. 2. С. 174]. В свете того дополнительного материала, который удалось собрать о настроениях и представлениях украинского казачества 20-30-х годов XVII в. можно утверждать, что к середине столетия такое представление утвердилось в сознании казачества очень прочно, а события 1646–1647 гг. дали сильный толчок к его оживлению.

По мнению М.С. Грушевского, самому Хмельницкому такое представление было чуждо, и он использовал его лишь в целях агитации [12. Ч. 2. С. 174]. Однако никаких доказательств в пользу этого утверждения ученый не привел, а то, что мы знаем о действиях Хмельницкого в первые месяцы восстания, говорит скорее о том, что он и сам находился под определенным воздействием этих воззрений.

Для участников восстания наличие в руках Хмельницкого королевских «привелеев» было ощутимым доказательством правильности их убеждения в том, что глава государства стоит на их стороне. Это убеждение давало восставшим дополнительную уверенность в справедливости, законности их действий (и соответственно — незаконности, несправедливости действий их противников) и одновременно порождало надежду на то, что в своей борьбе они могут рассчитывать на содействие тех сил в Речи Посполитой, которые во главе с королем готовы отстаивать законные права «русского народа» и его главной, наиболее активной части — казачества.

К апрелю-июню 1648 г. относится целый ряд записей слухов, отражающих настроения населения на охваченной восстанием территории Восточной Украины. В некоторых моментах эти сообщения могут быть дополнены записями показаний пленных казаков, попавших в руки властей Речи Посполитой. В этих слухах отражалось убеждение, что свои действия восставшие предпринимают по приказу короля, а их враги являются одновременно врагами короля. Так, уже упоминавшийся Никифор Гридин сообщал, что Хмельницкий «посылал… по королевскому повеленью на ляхов на помощь звать крымского царя» [10. Т. II. № 357. С. 231]. В более развернутой форме этот слух отразился в рассказе Луки, лекаря из г. Прилуки, записанном уже осенью 1649 г.: король «велел послать по крымского царя и по татар и велел звать итти войною на князя Вишневецкого за их к себе непослушание, что они, Вишневецкой с товарыщи ево, короля ни в чем не послушали» [14. 1649 г. № 1а. Л. 403]. Мещанин из Конотопа Иван Игнатов 28 мая 1648 г. рассказывал, что «подняли, де, казаки татар на поляков и на жидов за то, что поляки хотели рокош чинити на короля, и ныне, де, с татары воюют… маетности Вишневецкого и иных панов, которые хотели на короля рокош чинить, а которые, де, паны на короля рокоша не чинили, и тех, де, панов городов и маетностей не воюют» [10. Т. II. № 344. С. 219]. Тогда же гадячские мещане рассказывали, что Хмельницкий и Капуста «с королевскими листами прибирают казаков», а когда после боя с «ляхами» в их руки попал польский полковник, то они «того полковника после бою, оковав, послали к королю» [10. Т. II. № 345. с. 220].

Второе, что в этой связи следует отметить, это