корпус, он на прикрытый плащом адамантитовый панцирь принял метко брошенный из бури кинжал. Бросок оказался настолько слабым, настолько жалким, что воин едва почувствовал прикосновение стали к его плащу. Обнажив клинок и поправив прикрывающий рот шарф, дроу, сквозь боль лезущих в глаза, режущих зрачки песчинок вгляделся в бурю. Потенциальный убийца отдалялся, бежал прямо в эпицентр ненастья…

— Глупец, смерть от моего меча оказалась бы менее болезненной. — Понимая, что выжить в буре одному нереально, дроу прячет свой меч. Успокоив животное, проверив, что все ресурсы на месте, а после, палатку с рабами, один из которых по-видимому и сбежал, Тэо возвращается в шатёр Королевы Матери с докладом о произошедшем.

От личной гвардии Королевы, Золотых панцирей, никого не осталось. Очень многие почтенные дроу, считавшиеся элитой аристократических корней темного народа, погибли, защищая своих матерей, что сейчас, сидя на мягких, шелковых подушках, ухаживали за своей Королевой.

Когда войско страдало от жажды, они, используя крохи имеющихся ресурсов, омывали Матери ноги. Когда народ умирал от голода, они позволяли еде у неё на столе лежать и портиться. И Тэо был полностью согласен с правильностью действий своих последних живых братьев-дроу. В матриархальном строю тёмных и их поступках нет никакой ошибки. Лишь здоровая, сытая женщина может родить сильного мужчину, лишь Королева Мать и другие девы дроу могут не дать великому народу навсегда исчезнуть. Мужчины не могут рожать, а значит должны служить и защищать тех, без кого их жизнь и существование теряют всякий смысл. С этой мыслью был воспитан Тэо, а вместе с ним и все остатки уцелевших мужчин дроу.

— Госпожа, лисы-разведчики, последние уходившие из Абу-Хайра, докладывали о чёрном знамени Короля колдуна, поднятом над тёмной башней. Личь, он каким-то образом уцелел и вернулся. Это моя вина, тогда, пять веков назад, я думал, что убил его, но эта тварь… — Стоя на коленях перед обнажённой Королевой, сокрушался Эглер. Многое произошло за последние недели, из десятка казалось бы безнадёжных схваток, командир дроу выбирался живым, прокладывая своему народу путь к спасению. Однако, в деяниях его были и промахи. Возвращение Лича, почувствовавшего расцвет скверны в городе-оазисе, являлось одним из самых страшных промахов, так как теперь некогда прекрасный город превратится в Твердыню хаоса.

Тэо, находясь при своём командире и других старших женщинах рода, услышал то, что не должен был. Заметив подопечного, стоявший на коленях Эглер оскалился, из-за чего парень, чувствуя угрозу, тут же пав на колени, головой уткнулся в красный узорчатый ковёр.

Королева Мать не проявляла какого-либо интереса к Эглеру или явившемуся с докладом Тэо. Глядя, как бегут по её ровной, смуглой коже чистые водяные капли, она вспоминала давно забытое чувство. Пуская капельки от шеи по пышной, острой груди, к соскам и вниз, по едва заметно выступающим мышцам живота, она пыталась ощутить то же, что и тогда, в башне. «Сколько мне лет?» Задавалась вопросом королева. «Скольким детям я дала жизнь, сколько из них, повзрослев, покрыв меня, уходили в ночь, чтобы всё повторилось вновь?» Потеря и уход из Абу-Хайра стали для Королевы последней каплей. Уже очень-очень давно еда и напитки перестали приносить ей удовольствие, а плотские утехи и роды превратились в рутинную, неприятную работу. Лишь город, его проблемы и заботы вызывали хоть какой-то интерес, заставляли сердце её биться, а разум думать не об времени, а о чём-то новом. Давным-давно королева дала себе обещание, что день, когда падёт Абу-Хайра, станет днём её смерти. Бессмертная, устав от скучной жизни, думала об этом дне, как о дне избавления, ждала его, как дети ждут своего дня рождения. И вот, казалось, этот день наступил, пора уходить, но в последний момент явился он… светлый дух, состоящий из неизвестной, тёплой и приятной маны. Бесплотная форма его, приблизившись к Королеве, пробудила уставший разум от сна, зажгла в нём свечу интереса. Свет, исходивший от него, согнал пелену с глаз, победив мрак, позволил взглянуть на то, чего женщина в своей жизни не видела, Королеве казалось, что видит она и впрямь чью-то чистую, добрую и непорочную душу.

А после было оно, лёгкое, мимолётное, ментальное касание и… дрожь. Когда душа, словно услышав её мысли о желании покончить с собой, явилась, когда обняла её, Впервые Королева Мать ощутила страх. «А что если смерть — это не конец? Что если дух здесь, чтобы помочь мне, предупредить, спасти от чего-то, что страшнее самой смерти?» Королеве стало страшно. Руки существа потянулись к её груди, Королева почувствовала исходящую от души похоть, и чувство это, словно удар молнии, пробудило желание и в ней самой. Дроу, словно помолодев на тысячи лет, испугалась, позволила эмоциям выйти из-под контроля и напугать жавшуюся к ней душу. Когда белый, тёплый и нежный взгляд духа столкнулся с её испуганным взглядом, душа, словно боясь причинить ей вред, развеялась, а Мать всех дроу вновь ощутила неприятный холод и мрак. Она, представитель тьмы, впервые в своей жизни увидела истинную красоту в облике полностью состоящем из света…

Кисти её легли на грудь, сжали ту, а из уст вырвался эротичный, очаровавший всех мужчин дроу стон. Словно высвободившись из-под проклятья Бесконечного сна, Королева, вновь почувствовав интерес к жизни, расплылась в радостной улыбке. Опустив голову, дабы эмоции свои не показывать впечатлительным детям, она глядела на свои трясущиеся от возбуждения пальцы, на учащённо вздымающуюся грудь и… пазл…

У трона её лежал сотканный из нитей тысячи разных насекомых ковёр, а на нём узорами разноцветными нарисована карта. Из пустыни, меж барханов и горных хребтов, был указан путь в те земли, из которых и прибыл данный ковёр. Реки, горы, леса, Рощи старых врагов, Светлых хранителей, земли низкоросликов и рыкунов, и охотничьи угодья диких племён. Те места показались для Королевы Матери райскими кучами, в которых народ её сможет жить самостоятельно, а она, освободившись от обязательств, сможет полностью погрузиться в исследования белой магии и тайн души.

— Да… всё верно… — Словно отвечая на самобичевание Эглера, произнесла многозначительно Королева. Эглер, слышавший её слова, сжав зубы, с болью на лице, так же лбом упирается в ковёр, вновь извиняется, хотя его госпожа говорила совершенно не о Личе и проступке слуги.

«Быть может похоть, что я почувствовала, была моей, а обнявший меня дух изначально хотел, чтобы я обратила внимание на ту карту?» — От мысли, что светлая душа, присматривающая за ней, может быть духом кого-то из