и боялась Богдана, в Италии девчонка никому не была особо нужна. Марио с Пириной продолжали купать ее в роскоши, но ни по душам поговорить, ни вникнуть в проблемы. Сами вечно по курортам, внучку с собой не брали.

Игнацио того хуже. Жил с любовницей, требовал у Сильвы ее «мамой» называть.

– А какая она мне мама, у нее подмышки волосатые и голос противный! – возмущалась девчушка.

Мирон – через своих адвокатов – несколько раз предлагал семейству Кастильони пойти на компромисс. Но те стояли насмерть: девочку из страны не выпустим. Богдане открыть въезд в Евросоюз до истечения срока наказания тоже не получалось. А электронные отношения – всегда суррогат, болтовня ни о чем, задушевные разговоры редко получались. К тому же Сильва в подростковый возраст вступала, чуть что, сразу ершится. Но хоть так.

В целом, жизнь неплохо складывалась.

С Мироном в теремке сосуществовали мирно.

Спокойный, обстоятельный секс Богдане даже нравился. Уж точно приятнее, чем с Игнацио и его дурацкими игрушками. А небо в алмазах для женских романов оставим. В реальной жизни так не бывает.

Алкоголь, правда, снова перешел в решительное наступление. Поводы выпить находились постоянно. Под клубнику, под домашнюю пиццу. Согреться дождливым днем. Освежиться душной ночью. Мирон не препятствовал – то ли все равно ему, то ли не понимает, до какой степени она подсела.

Однажды субботним вечером Богдана затеяла пикник. Мясо на собственном участке любой дурак пожарит, а она предложила: одеться по-походному, взять с собой ружье охотничье (Мирон купил для самозащиты, теперь лежало в сейфе без дела). Пройти пару километров в глубь леса, попалить по мишенькам бумажным, а потом развести костер и сосиски на открытом огне пожарить. Как в школе.

Она опасалась: гражданский муж на смех поднимет. Но тот развеселился:

– Слушай, тебе в пионервожатые надо!

Отыскали на чердаке резиновые сапоги, опрыскались жидкостью от клещей и отправились. По пути проваливались в болото, срывали кошмарно кислую малину, пинали мухоморы.

Выстрелами переполошили весь лес – орали вороны, где-то вдалеке тревожно перекликались грибники. Чтобы не нарваться на какой-нибудь надзор, перед пикником сменили дислокацию – отошли от стрельбища на километр.

Мирон весьма ловко для пузатенького нового русского развел в сыром лесу костер, Богдана организовала на пеньках столики: все чин чином – скатерки, салфетки, тарелочки одноразовые.

Они макали чуть подгорелые сосиски в кетчуп, и никогда еще не было настолько вкусно. Богдана даже про вино забыла. Но Мирон напомнил:

– А выпить? Под дичь?

Обычно видела бутылку – и сразу на душе веселее. А сейчас смотрела на бордовую, чуть маслянистую жидкость – и ни капельки ее не хотелось.

Она весело сказала:

– Я, похоже, от кислорода уже напилась.

Понюхала вино – запах неприятный. Вдруг вспомнился ее злосчастный юбилей. Игнацио с бутылкой шампанского – той самой, что лишила ее дочери.

Богдана поморщилась.

– Ты что? – удивился Мирон.

– Извини, – пробормотала она.

Схватила стаканчик, отхлебнула, и желудок сразу свело спазмом. Еле успела от импровизированного ресторанчика отбежать – и все пошло наружу.

Мирон перепугался:

– Богданка, ты что?

Желудок продолжало крутить. Она упала на колени, уткнулась носом в мокрую землю.

Он выждал, когда ее перестанет рвать. Подошел, осторожно обнял. Пробормотал:

– Сосиски вроде свежайшие.

Она подняла на него заплаканное лицо и перепугала еще больше.

– Что случилось? Почему ты плачешь?

– Н-ничего пока не скажу. Но, пожалуйста: пошли скорее домой. Только сам собери все, ладно?

Он неловко сваливал в пакет мусор. А она сидела на пеньке, обхватив себя руками и бездумно вглядываясь в небо.

Когда вернулись в теремок, Богдана немедленно бросилась к себе. В комоде завалялся тест. Когда раньше священнодействовала, руки дрожали, пять минут, пока выжидать надо, на таймере засекала. Но сейчас накатило странное равнодушие.

Она уставилась в окно, за временем не следила. Очнулась через четверть часа. Две отчетливые, жирные линии.

И закричала истошно:

– Мирон!

Он ворвался, а Богдана на кровати валяется, хохочет, пальцем в него тычет:

– Прикинь! Ты денег сэкономил! Я беременна! Безо всяких ЭКО-ИКСИ!

* * *

Удивлять профессора поехали немедленно. Тот самодовольно улыбнулся:

– Я предполагал. – И предупредил: – Но иллюзий не питайте. Пусть беременность самостоятельная, сохранять все равно придется.

Он немедленно выписал Богдане кучу таблеток. Категорически велел убрать весь спорт, ходить медленно, а лучше лежать.

Но хотя она проводила время послушной тюленихой, через две недели случилось кровотечение. Мирон запаниковал, орал матом на врачей платной «Скорой» за то, что медленно едут.

В клинике, пока профессор делал УЗИ, ему стало плохо. Та еще картина: Богдану из кабинета на каталке вывозят, а Мирону – ватку с нашатырем суют под нос. Ей настолько жалко беднягу стало, что приподнялась и закричала:

– Мироша! Все нормально! Цел малыш! Просто небольшая отслойка!

А дальше – совсем ее приковали к кровати. Только в туалет поднималась. Телевизор, Интернет, книги, еда. Спина болит, распухаешь, как на дрожжах. Таблетки, капельницы.

Прочие девчонки, что лежали на сохранении, то и дело нарушали режим. Бегали в парк, по пятницам – в ресторанчик. Ели вредное. Покуривали. Одна Богдана тошнотворно выполняла все назначения. Но каждый месяц – в срок, когда должны быть критические дни – у нее начинало подкравливать.

Беременность всегда спасали, профессор говорил бодрые слова, но все больше хмурился. Богдана понимала, почему. Она давно перешла из ветки «Пробуем» в форум «Ждем наших деток» и читала про естественный отбор. Мол, природа сама стремится – только благополучные беременности сохранять. А от проблемных – избавляется.

И у нее появился новый страх. Кто (или что?) развивается внутри? Когда делают ЭКО/ИКСИ, уже в лаборатории удостоверяются: у эмбриона правильное количество хромосом.

На восемнадцатой неделе беременные сдают кровь на так называемый тройной тест, в случае сомнений делают амниоцентез – еще одну проверку на генетические аномалии.

Анализ у Богданы пришел сомнительный. Но амниоцентез решили не проводить. Испугались: операция травматичная, надо прокалывать плодный пузырь, и вмешательство может спровоцировать выкидыш.

Ограничились УЗИ. Все вроде неплохо. Ручки, ножки на месте. А что в мозгах у ребенка – не разглядеть.

Малыш начал шевелиться. Вел себя бодро, толкался активно и даже дурака валять научился. Иногда отчетливо было видно, как крохотная пятка изнутри в ее живот упирается. Богдана и Мирон умилялись.

Он не удержался: когда беременности исполнилось двадцать недель, принес очередную бархатную коробочку. В ней – огромные бриллиантовые серьги.

У Богданы драгоценные камни четко ассоциировались с неудачей, но расстраивать Мирона она не стала. Надела подарок, изобразила радость.

На двадцать третьей неделе ночью проснулась от того, что малыш веселится. Крутится, пинается, живот просто ходуном ходит. Пыталась