нервы и потерпеть. Но те девчонки, у кого получилось, описывали на форуме свои ощущения и уверяли: что-то в тебе меняется. Гораздо раньше официального анализа.

Богдане тоже казалось: то спина болит (хотя не должна бы). Голова ни с того ни с сего закружилась. Сонливость одолела. И вторая полосочка – пусть едва видная – на тесте имелась.

Она порывалась и кровь заранее сдать, но все-таки взяла себя в руки. Дождалась четырнадцатого дня.

В процедурный зашла – бледная, с ледяными руками, колотящимся сердцем. Медсестра начала успокаивать, уверяла: она колет совсем не больно, не нужно бояться. Богдана смотрела, как кровь наполняет пробирку, и посылала мысленный импульс: «Ну, пожалуйста! Пусть там будет хотя бы сомнительный результат!»

Срочный анализ должен быть готов через час. По электронной почте в те годы результаты еще не высылали, но в платных лабораториях отвечали по телефону.

Домой Богдана не пошла – бродила в парке поблизости. И чем меньше оставалось заветных минут, тем больше расшатывались нервы. Со стороны посмотреть – будто пьяная среди бела дня. Роняет кошелек, цепляется ручкой сумки за лавочку. В глазах темнело, в груди давило, воздуха не хватало. Да еще тошнота накатила. «Это беременность, беременность!»

Но отчаянно захотелось покурить. С чего вдруг? Сроду своих сигарет не держала, только иногда баловалась за компанию. Однако сейчас подбежала к ларьку, купила пачку. Достала «Вог», прикурила, затянулась, и чуть не стошнило. Ну и гадость! Точно: она беременна.

На соседней лавочке миловалась пара. Студентики, одеты бедно. Богдана подошла, протянула едва початый «Вог»:

– Возьмете сигареты? А то я решила бросить.

Посмотрели, как на блаженную, но взяли.

А она отошла в сторонку, еле не разбила дорогущий мобильный телефон и набрала номер лаборатории. Боялась: не дозвонится, или скажут, что не готово еще. Но канцелярски сухой голос ответил сразу:

– Ваш результат – ноль девяносто девять.

– То есть как это?

Ей пока терпеливо ответили:

– Ноль целых девяносто девять сотых. Меньше единицы.

Нормы она знала прекрасно, но эти проклятые девяносто девять сбили. Может, ошибка? Нет – перед ними нуля?

Богдана прошептала в трубку:

– Что это значит?

– ХГЧ меньше единицы, – бросили уже с раздражением. – Вы не беременны.

Она в отчаянии выкрикнула:

– А вы обычный анализ делали или расширенный?

– Зачем расширенный – если и так все ясно? – усмехнулись в трубке.

– Нет! Все равно сделайте!

Лаборантка (или кто она там – секретарша?) спорить не стала:

– Ладно. Вы заплатили. Исполним. Звоните завтра.

«Они ошиблись. Точно ошиблись».

На форуме немало историй: лаборатория уверяет – результат отрицательный. А в другом месте ХГЧ – под тысячу!

«Поехать пересдать?»

Но только тошнота волшебным образом исчезла. Голова больше не кружилась. Грудь – даже не думала наливаться волшебным соком. И курить опять захотелось.

А как же ее хулиганистый, вредный и очаровательный сын, которому она даже имя придумала – Димочка?

Богдана заревела. Подошла, как в тумане, к табачному ларьку купила еще сигарет. Или, может, сразу коньяку? Но удержалась. Мирон – соучастник, сообщник. Она не может сообщать ему эту ужасную новость – пьяной.

Набрала, дрожащими руками, номер, всхлипнула:

– Ничего не получилось.

Он только тем и выдал волнение, что сглотнул. А голос – спокойный, мягкий:

– Ничего страшного, Богдашка. Иди, пожалуйста, скорее домой. У меня для тебя подарок.

Она психанула:

– Мирон, ты дурак, или что? Я ему имя уже дала! А ты мне опять бриллиант будешь в зубы совать?

Мимо проходила усталая тетка с авоськой, подслушала ее реплику и покрутила пальцем у виска.

А он повторил – твердо, словно приказ:

– Приходи домой. Ты мне нужна.

Чего это он дома, хотя рабочий день в самом разгаре?

Но послушалась и помчалась. Мирон встретил в домашней майке. Обнял. Шепнул в ухо:

– Не плачь, моя маленькая. Тебе сейчас нельзя плакать.

– Да все мне теперь можно! И плакать, и пить!

– Успеешь еще. И поплакать, и выпить. Пошли скорее, осталось десять минут.

Он привел ее в кабинет. На столе компьютер включен, открыт скайп.

Мирон велел:

– Вытри слезы и начинай улыбаться. Готова?

– Да что там такое?

Хотя уже начала понимать и смотрела с надеждой. Неужели он смог? Пробить стену, уговорить, умолить, заставить?

Два длинных гудка – и вот на экране ее любимая дочка. Сильва. Бледненькая, волосы спутанные, глаза грустные.

– Доченька! – ахнула Богдана.

Почти год прошел, как не виделись. Пока жила сама по себе, звонила, писала – без толку, никакого ответа. Когда Мирон подключился, тоже долго не получалось. Личный телефон Сильвы не давали – адвокаты утверждали, что мобильника у девочки нет. А общаться по телефону или скайпу дочка вроде как сама не хотела. Обижалась на маму.

Но сейчас малышка просияла. Ладошки к груди прижала, кричит:

– Мамочка, милая! Прости меня, пожалуйста, прости! Они врали, что ты денег взяла за то, чтобы меня бросить. Даже чек показывали с твоей подписью. Я верила. Считала, что ты предательница. Но меня нашел дядя Мирон и все объяснил. Мамочка, пожалуйста! Приезжай ко мне! Я так тебя люблю! Так по тебе скучаю!

* * *

Следующие два года превратили Богдану с Мироном в экспертов по репродуктивным технологиям.

Она активно исследовала Интернет, общалась с докторами всех рангов, находила новые и новые методы.

Мирон безропотно соглашался на все эксперименты. Пил таблетки и пищевые добавки. Терпел уколы. Ел правильную еду. Вместе ездили в санатории, принимали ванны и грязи.

Фатиму Фаруховну Богдане удалось оттеснить – теперь их случаем занимался один из самых маститых московских профессоров. На прием к нему записывались за месяц, но ее отчаянный энтузиазм вкупе с деньгами Мирона творили чудеса. Доктор лично прописывал назначения, присутствовал на УЗИ, сам проводил забор яйцеклеток и подсадку эмбрионов, контролировал процесс ИКСИ.

Но у них по-прежнему ничего не выходило.

После третьей неудачной попытки профессор решил сменить тактику. Велел минимум на полгода забыть про гормоны-уколы-таблетки. Прописал курс витаминов, а главное – жить в свое удовольствие.

Богдана занервничала: может, Мирон ей на дверь укажет – раз не нужна ему теперь?

Но тот сказал:

– Давай вообще из Москвы уедем. Поживем в теремке.

– А как же твоя работа?

Он улыбнулся – губы сложились в насмешливую, уверенную складку:

– Пусть в офисе клерки сидят. Я перешел на стадию, когда могу делегировать полномочия.

Она по-прежнему его не любила, но пережитые неприятности сблизили. Да и по теремку скучала. Снова будут посиделки с девочками, клубника с шампанским, фитнес, косметолог, массаж!

А еще была очень благодарна Мирону, что он подарил ей возможность общаться с дочкой. Как