— Тут все, что у меня есть, — понуро ответил Коля. — И больше взять негде.

Это было правдой: Зинка действительно сумела передать через адвоката необходимые шестьсот двадцать рублей, что на момент проигрыша составляло сто баксов. Но кто же мог подумать, что через три дня обвал рубля урежет эту сумму почти наполовину?! К тому же, по словам адвоката, у Колиной подруги эти деньги были последними, и на большее проигравший рассчитывать не может. А кроме Зинки, рассчитывать было и не на кого…

Кашкет сделал слабую попытку отбиться:

— Равиль, кто же знал, что такая хренотень начнется. Вон, вся страна в жопе! Я ведь когда у тебя в долг брал, думал, что…

— А я не знаю, что ты думал, — равнодушно перебил выигравший, — я знаю, что мы по-другому договаривались: или баксами отдаешь, или рублями по тому курсу, который на день отдачи будет. Ты сказал, я слышал. Или не так? Если нет, давай у пацанов спросим, они твои слова слышали.

— Возьми хоть часть в зачет, — в голосе Коли засквозили просительные интонации.

— Возьму, конечно… Не тебе же оставлять. — Татуированная рука татарина ловко сгребла рубли. — Короче, тут где-то на пятьдесят пять долларов. Когда остальное закроешь?

— Я не смогу закрыть остальное, — пугаясь собственного голоса, произнес Кашкет.

— Как — вообще?

— Вообще…

— Значит, фуфло мне заряжал? — не дождавшись ответа, Равиль со значением покачал головой. — А знаешь, как называются те, которые фуфло заряжают? Фуфлыжниками называются. А знаешь, что с фуфлыжниками делают? В глаза мне смотри! — неожиданно повысил голос говоривший. — Кому говорю, в глаза!

Подняв взгляд на татарина, Кашкет понял: от этого человека вряд ли можно ожидать пощады. «Фуфлыжникам» не принято прощать: простив карточный долг, выигравший неминуемо потеряет авторитет. И теперь лишь Равиль и только Равиль вправе решать, как поступить с проигравшим. В худшем случае он «опустит» его, «путевого мужика» Кашкета, прямо тут, в камере пересылки. В лучшем — сломает ему руку, что также принято в этой ситуации.

— Ну что, фуфлыжник, очком отвечать придется. — Пальцы Равиля уже расстегнули ширинку брюк, когда «фуфлыжник», полностью потеряв контроль над собой, бухнулся на колени и, закатав рукав, вытянул вперед руку.

— Равиль, не надо! — срываясь в истерику, кричал он. — Рука карты держала, ее ломай! Я рукой отвечу, Равиль, только не это!

Но татарин, не обращая никакого внимания на крики «фуфлыжника», уже расстегнул штаны, приспустив их до колен.

— Пацаны, подержите его, чтобы не брыкался, — произнес он, оборачиваясь к сокамерникам. — Порнуха есть какая-нибудь? Ага, давай сюда, я ему на спину пристрою…

Уже на зоне, куда Кашкет отправился с репутацией опущенного, он случайно узнал: его недавний противник Равиль слыл одним из самых опытных «катал» Казани. Вне сомнения, первоначальный проигрыш татарина был типичной уловкой, чтобы затянуть соперника в игру. Удивительно, но Кашкет, знавший и не такие приемы «катки», не понял этого сразу. Впрочем, это был не единственный прокол проигравшего. Потом Кашкет сообразил: новенькая карточная колода, купленная у краснопресненского «вертухая», наверняка была предварительно «заряжена». Равиль оказался настолько виртуозным «каталой», что даже опытный Коля не заметил обмана.

Впрочем, судьбу бывшего «путевого мужика», а ныне «проткнутого пидора» это знание уже не облегчило: провести пять лет в «петушином» сословии — испытание слишком жестокое…

И не раз еще осужденного за мошенничество Кашкетина будет преследовать навязчивая мысль: а не расплата ли это за его прошлые дела, за обман десятков лохов — мужчин и женщин, которых сам он так расчетливо и безжалостно «кинул», прекрасно понимая, что не все они, конечно, но многие «попадали» не от алчности своей, а в надежде хоть и таким сомнительным способом добыть денег на жизнь. А проиграв профессиональному мошеннику, становились, пусть и в переносном смысле, такими же, как и он, опущенными…

В 1990 году на «женском» корпусе Бутырки была пресечена попытка массовых беспорядков: арестанткам (в основном проституткам-«клофелинщицам» из гостиницы «Космос») удалось взять в заложницы двух женщин-контролеров. Подследственные намеревались обменять захваченных охранниц на свободу, но были остановлены при попытке покинуть этаж.

Видимо, вышеперечисленные инциденты, а также вопиющая антисанитария в Бутырке и явились главными причинами, которые обусловили строительство отдельного, «женского» сизо.

До 1995 года женщины-арестантки содержались на пятом этаже специально отведенного блока Бутырской тюрьмы. Женщины-подследственные составляли до 10 процентов от общего количества заключенных, занимая от тридцати до пятидесяти камер из четырехсот тридцати четырех, имеющихся в распоряжении администрации сизо № 2.

В 1996 году из Бутырской тюрьмы, из камеры № 314, успешно бежала С. Сорокина, обвиняемая в мошенничестве и хранении огнестрельного оружия. С. Сорокиной удалось выдать себя за сокамерницу, некую В. Воронцову, которая уже провела в сизо срок, назначенный судом, и должна была освобождаться.

Внешнее сходство и знание анкетных данных В. Воронцовой позволило С. Сорокиной беспрепятственно покинуть стены Бутырки. (Примечательно, что произошел этот побег в день выборов Президента России.)

Успешный побег с подменой ускорил перевод всего оставшегося женского контингента из следственного изолятора Бутырки в новый, только что построенный изолятор.

Следственный изолятор № 6, известный в просторечии как «Текстильщики» (названный так из-за близости к одноименной станции метрополитена), открыт в начале 1995 года и предназначен исключительно для содержания женского контингента.

Следственный изолятор «Текстильщики» — один из немногих в России, построенный почти полностью в соответствии со стандартами европейской пенитенциарной системы. При сооружении этой женской тюрьмы учитывались и санитарно-гигиенические требования, диктуемые спецификой контингента, и возможность проведения свиданий с детьми. Проектировщиками тюрьмы были предусмотрены даже так называемые «комнаты для психологической разгрузки», камеры отличаются значительно большим комфортом и меньшей перенаселенностью, нежели остальные столичные сизо — по условиям содержания женская тюрьма сравнима разве что с сизо № 5, «Водным стадионом».

Сизо № 6 находится на окраине Москвы, в микрорайоне, расположенном неподалеку от монастыря XVIII–XIX веков, между двумя гаражными кооперативами. Представляет собой пятиэтажное сооружение из бетона, облицованного белой кафельной плиткой.

Корпус в плане прямоугольный, со сторонами приблизительно 150 на 200 метров. По углам возведены башенки с винтовыми лестницами, ведущими в тюремные коридоры.

Персонал сизо смешанный: здесь работают как мужчины, так и женщины.

В настоящее время в сизо № 6 находится до 1000 арестанток, как гражданок Российской Федерации, так и представительниц ближнего зарубежья, чаще всего из постсоветских республик Средней Азии и Закавказья.