Пальцы девочки сжали ей руку.

— Ты помнишь, что случилось?

Золотисто-зеленый глаз завращался со страшной силой.

— Успокойся, все уже кончилось. Никто тебя больше не тронет. Помнишь, ты мне сказала, что хочешь их наказать?

Опять пальцы Юли сжались.

— Я наняла адвоката. И следователь нам попался хороший. Троих он уже допросил, Ермошин в больнице спрятался. Ничего, он всех достанет. Ему надо с тобой поговорить. Ты сможешь? Адвокат обещал принести тебе лэптоп.

— Ничего не выйдет, — раздался за спиной у Эллы голос Марьи Дмитриевны. — Пока мы держим ее на внутривенном, руку поднимать нельзя, а вторая в гипсе. Потерпите. Еще успеете наговориться. Все, поехали.

Элла так и не поняла, чем бокс отличается от палаты интенсивной терапии: Юлю увезли прямо на ее кровати, вместе со всеми капельницами и мониторами. Но в бокс поставили раскладушку для нее самой. Она бережно обтерла девочку спиртовым раствором, чтобы не было пролежней, смазала смягчающим кремом и снова села рядом с ней.

— Все будет хорошо, — повторила Элла. — Надо только немножко потерпеть. Теперь я тебя не оставлю. Здесь с тобой спать буду. Ты выздоровеешь. Здесь все за нас. Адвокат такой чудный… Мировой старикан. Оказывается, знаменитость. Знаешь, что следователь сказал? «Вы уже выиграли процесс».

Юламей беспокойно зашевелилась, и Элла нахмурилась.

— Что с тобой? Ты не хочешь процесса? Если нет, скажи мне сразу, и я не буду морочить голову людям. Ну как? Идем на суд?

Юля сжала ей пальцы.

— Вот и хорошо. Я уж думала, ты хочешь сама расправиться с каждым поодиночке, как я в свое время. Я тебе никогда не рассказывала и не знаю, стоит ли сейчас…

Пальцы дочери буквально впились ей в руку.

— Со мной было то же самое. Только это было в детдоме и вступиться за меня было некому. Пришлось мне самой… Я была на год младше тебя. Как видишь, я выжила. И ты выживешь, — закончила она.

Пришла Марья Дмитриевна и велела Элле пойти пообедать. После обеда пришел Воеводин.

— Что ж вы мне не сказали, что вас перевели? Пришлось из администратора вытрясать.

— Извините, — повернулась к нему Элла, — но допроса все равно не получится. Она не может говорить.

— Но вы же с ней как-то общаетесь?

— Рукопожатиями, — объяснила Элла. — Юля держит меня за руку и, если «да», пожимает.

— Ну что ж, — протянул Воеводин, — проведем неофициальную беседу в режиме «да — нет». Я Воеводин Александр Павлович, следователь прокуратуры. Расследую твое дело. Ты меня понимаешь? — обратился он к Юле.

— Да, — ответила за нее Элла.

— Очень хорошо. Я читал медицинское заключение. Судя по всему, на тебя напали сзади. Ударили по голове?

— Да, — повторила Элла.

— Мы нашли прямо там, в раздевалке, обломок мебельной доски, с полным набором отпечатков одного из мальчиков.

— Она ничего не говорит, — предупредила Элла.

— Полагаю, она не видела. Отпечатки принадлежат Потапчуку.

— И они бросили такую улику прямо на месте? — удивилась Элла.

— Они идиоты, — пожал плечами майор Воеводин. — Очко играет, мозги отдыхают. Они были уверены, что им ничего не будет. Я буду называть тебе фамилии, а ты мне скажешь, кто из них был первым.

— Я думаю, она уже назвала этот порядок, — вмешалась Элла. — Я же дала вам листочки. Первым идет имя Рябова. Да, Юля подтверждает, — добавила она.

— А вторым? Потапчук?

— Да, — сказала Элла.

— Мы выделили только три типа спермы. Видимо, у одного машинка не сработала. Я думаю, это Ермошин.

— Да, — подтвердила Элла.

— Значит, третьим был Кулаков.

— Да.

— Ермошина вырвало.

— Да.

— И это ему ты прокусила руку. Молодчина. Потапчуку рожу расцарапала… Все, на первый раз хватит, — решил Воеводин. — Главное, держись. Надо довести это дело до суда. Не трусь, держись фактов, и мы выиграем. — Он поднялся. — Отдыхайте обе. Настоящий допрос под запись проведем, когда ты сможешь говорить.

— Поспи, Юля, — сказала Элла, когда они остались в палате одни. — Я собралась, как полная идиотка. Ничего из дому не захватила. Даже зубную щетку. Но я не думала, что мне уже сегодня разрешат остаться.

Юля страшно забеспокоилась, и Элла ласково сжала ее руку.

— Не волнуйся, доченька, я тебя не оставлю. Тут внизу есть киоск, я все, что надо, куплю. Много ли мне надо-то? Только чтобы ты выздоровела…

Тут к горлу подкатили неудержимые слезы, она торопливо закрыла лицо руками.

— Прости. Сейчас… сейчас пройдет.

Глаз Юли наполнился слезами.

— Не плачь, доченька. Если ты не будешь, то и я не буду. Поспи. Я сейчас вернусь.

Но когда она вернулась, купив в киоске зубную пасту, щетку, влажные салфетки, Юля не спала: караулила. Взглянув на мать, она скосила глаз на раскладушку.

— Хочешь, чтоб я легла? Ладно. Я устала.

Она легла и незаметно для себя уснула.

Трубку вынули через три дня, но говорить Юламей все равно не могла: челюсть была стянута скобками. Зато ей разрешили сидеть в постели, капельницу подключали теперь только на время кормления, и она смогла воспользоваться лэптопом, который привез ей Мирон Яковлевич Ямпольский.

— Ну-с, кто тут у нас папаша Нуартье? — шутливо спросил он, входя в палату. — Ты «Графа Монте-Кристо» читала? Ну конечно, читала. Помнишь, там был такой вредный старикашка? Говорить он не мог, только сидел в уголке и подмигивал. Зато он один знал всю правду. Вот и ты у нас поработаешь папашей Нуартье. Идет?

Они с майором Воеводиным провели совместный допрос по всей форме.

Адвоката заинтересовал момент, ускользнувший до поры до времени от следователя: как это получилось, что Юля осталась одна в раздевалке? При помощи лэптопа Юля рассказала им о туфле, засунутой за батарею.

— Туфлю нашли? — спросил адвокат.

— Нашли, — подтвердил следователь. — Юля не успела ее надеть.

— Отпечатки взяли? — продолжал адвокат. — Она же не сама попала за батарею!

— Сговор, — задумчиво проговорил следователь. — Кто-то из девочек был в сговоре. Черт, теперь придется снимать отпечатки у всей женской половины класса! Мне могут не дать ордера.

— И не надо, — сказал адвокат. — Снимите отпечатки с туфли, исключите Юлины, и мы придержим эту информацию до суда. С такой карты надо ходить вовремя!

Мать и дочь смотрели на него как зачарованные. Следователь тоже.