Все тихо и спокойно. Каменные стены, пустые клетки, нет сотен людей, трахающих друг друга под наркотиками. Тусклый свет. По полу, тонкой струйкой, растекался дым. Возле барной стойки я увидел Еву. Одинокую и загадочную. Темные волосы, собранные в пучок на затылке, серое платье, закрывающее кожу от подбородка до щиколоток ног. Она сидела на высоком стуле, как королева и пила коктейль, под музыку из телефона. Поставив напиток, она что-то записала в блокнот, и я впервые увидел, как она улыбается. Чистая и безмятежная Ева. Не зная, что за ней наблюдают, она выглядела не тем демоном, который снился мне в последнее время.

— Ева! — прозвучал голос охранника за спиной.

Мне показалось, что она даже изменилась в позе. Обернувшись и посмотрев на меня, она вновь превратилась в женщину, что может напугать одним своим взглядом. Допив содержимое бокала, она встала со стула и пошла в мою сторону.

— Ева.

Но не успел я сказать и слова, как она прошла мимо меня, опалив черными глазами и, приблизившись к охраннику, зарядила ему смачную пощечину. Мужчина схватился за лицо, и виновато попятился назад.

— От тебя требуется лишь, чтобы меня никто не беспокоил.

— Прошу прощения, но у него была пушка, — оправдывался здоровяк.

— Значит теперь, будешь носить бронежилет! — повернувшись ко мне, Ева прищурилась и немного вытянула вперед пухлые губы с черной помадой. — Вон с глаз моих!

Сначала я думала, что это обращение ко мне, но в ту же секунду охранник скрылся из вида.

— Кирилл, я смотрю, вы не ищите легких путей. Позвольте узнать, что с вами случилось на этот раз, и что поспособствовало тому, что вы пришли в мой храм, размахивая этой варварской штуковиной?

Сообразив, что я по-прежнему сжимаю кровавую рукоять пистолета, я спрятал оружие в карман куртки.

— Бьерн! Его похитили.

Ева лишь тихо рассмеялась. Проведя кончиком пальца по подбородку, она прошла мимо меня, села на стул и выключила музыку на телефоне.

— Ты что не слышала! — запротестовал я. — Я говорю, Бьерна похитили! В него стреляли!

— Когда это мы успели перейти на ты? — казалось, эту женщину ничто не может вывести из равновесия. — Кирилл, выпьете? — Ева достали бутылку и пустой стакан. — Судя по вашему лицу, вам это нужно гораздо больше чем не.

Подойдя к барной стойке, я схватил бокал и выбросил его на танцпол. Осколки стекла с треском разлетелись во все стороны.

— Ты слышала, что я только что сказал? — Ева осталась безучастной. — Я весь день носился по лесу с пулями возле задницы! Меня били! В меня стреляли! Я думал, что сдохну там! А ты сидишь, здесь, с лицом полным безразличия, наплевав на то, что Бьерн сейчас у них и кто знает, что они с ним делают!

— Сколько экспрессии, — Ева медленно налила мартини в свой бокал.

— Ты нормальная, нет?

— А что в вашем понимании слово нормальность?

— Похоже, я зря пришел. Нужно найти вашего отца, может он окажется не таким говном как ты.

Развернувшись, я направился в сторону выхода, кипя от ярости. Что у них за семейка такая? Ей вообще наплевать?

— Сядь! — властно крикнула Ева мне в след. — Я не разрешала тебе уходить!

Я вернулся, сел на стул и посмотрел в ее черные глаза. Ева провела рукой по моему избитому лицу и что-то в ней изменилось. Появился интерес во взгляде.

— Расскажи по порядку. Кто, где, зачем и почему. Судя по палитре, покрывающей твое милое личико, мой брат действительно вляпался во что-то серьезное.

— Хватит ныть.

После того как я рассказал Еве все, что произошло, ее величество усадила меня на небольшой диванчик возле стола и принесла аптечку. Каждый раз, когда она касалась меня ватой, пропитанной антисептиком, я вскрикивал, как маленький мальчик.

— Ты всегда был таким нежным?

Ее дьявольские глаза до неприличия близко разглядывали ушибы и порезы, оставшиеся после побоев. Каждый раз, когда наши взгляды встречались, я закрывал веки. Казалось, она заглядывает в самые потайные уголки сознания и, взяв душу, силком вытаскивает наружу.

— Я позвонила отцу Бьерна. Он скоро будет здесь.

— Отцу Бьерна? — спросил я.

— Почему тебя это так удивляет?

— Вы же брат и сестра.

— Значит, он тебе не рассказал, — Ева глубоко выдохнула.

— Не рассказал что?

— После смерти своей супруги, Эспен забрал сына и переехал в Россию.

— Это я уже слышал. Ай! — Ева словно специально надавила на рану.

— Когда Бьерну было десять лет, его отец встретил женщину. Карину Миллер. Она работала психотерапевтом. Потеря жены терзала Эспена долгие годы и, в итоге, суровый Норвежец решил прибегнуть к помощи специалиста.

— И этим специалистом оказалась твоя мама?

— Какой ты проницательный, — Ева саркастически улыбнулась. — Да. После нескольких месяцев, сердце Эспена оттаяло и в нем оказалось чуть больше места, чем для одного только сына.

— У пациента и врача завязался роман?

— Эспен знал, что это недопустимо. Он прекратил лечение. Выждал пару недель и начал новую кампанию по соблазнению Карины. Им обоим было за сорок. Одинокие, но состоятельные и сложившиеся личности. Эспен всю свою жизнь пытался контролировать все и всех, но с Кариной у него мало что получалось. Эта женщина вела себя не по шаблону. В итоге, оказалось, что сам Эспен стал ее эскортом, а не наоборот.

— Ты знала об их романе?

— Карина долгое время умалчивала. В то время я была подростком. Пятнадцать лет. Сумасшедший возраст. Как бы она не старалась, со мной всегда все было сложно. Сколько себя помню, мы никогда не ладили. А когда я узнала, что Карина выходит замуж за Норвежца, да еще в придачу с десятилетним сыном, то это окончательно испортило наши отношения.

— А Бьерн? — спросил я. — Как он отнесся ко всему этому?

— Бьерн всегда был молодцом и во всем поддерживал отца. Во всем мире они были единственные, кто есть друг у друга, и мальчик понимал, что Эспену нужны эти отношения. Плюс ко всему, Карина не зря по образованию психолог, подход к десятилетнему парнишке нашелся сам собой. Поняв, что родную дочь уже не исправить, она переключилась на пасынка. В конце концов, у нее появился ребенок, о котором она все время мечтала.

Глядя на Еву, пьющую мартини напротив меня, я никак не мог разобрать, что она чувствует, рассказывая о своем прошлом. Большую часть времени ее глаза оставались холодной пустотой. Лишь в редкие моменты в этой черноте проскакивало нечто, что я никак не мог разобрать. Думаю, все-таки это была грусть. Даже в такой отреченной от мира женщине, как Ева, должна быть толика эмоций.