спеша проступает дурман; разговаривать ни ему, ни ей не хотелось: будто, окутанные теплым послесвечением удовольствия и телесного напряжения, они отдались настоящему, не думая ни о будущем, ни о прошлом, и настоящее, подобно утробе, казалось, способно вместить в себя все, что им необходимо, пока их тела сливаются воедино.

Так они пролежали минут пятнадцать или полчаса — может, даже и час, трудно сказать, время словно застыло или целиком сосредоточилось в настоящем, хотя в какой-то момент Анджум соскользнула набок, коснулась бедра Кришана и вопросительно погладила его межножье. Рука ее оставалась там, пока не почуяла отклик, перешедший в новую череду движений, приведших к медленному, но энергичному погружению друг в друга, на этот раз дольше и откровеннее, оба смелее набрасывались друг на друга, черпая столько же удовольствия в том, чтобы брать, сколько и в том, чтобы отдаваться. Они меняли позы, по очереди поглощали друг друга глазами и руками, разрываясь между потребностью присвоить тело другого и желанием любоваться им чуть издали, не зная, что выбрать — то ли близость, то ли дистанцию, ведь для страсти нужно и одно, и другое. Снова замедлившись, они в изнеможении улеглись бок о бок — его правая нога на ее левой ноге, ее левая рука на его животе — и уставились в потолок в теплом сиянии ночника. Помолчав немного, они разговорились, Кришан уже не помнил о чем, разговорились с неожиданной исповедальностью, которая так часто возникает между новоиспеченными любовниками; порой она кажется деланой и наигранной, однако же, когда двое так сильно хотели друг друга, что даже соитие не утолило это желание, подобной исповедальности свойственна странная глубина, доверительность, в которой каждый делится тем, что всю жизнь хранил в душе и только сейчас, в минуту безопасной искренности, сумел наконец изречь. Прежде Кришану случалось чувствовать такую близость с другими, один или два раза, но сейчас она усилилась так, как ему и не снилось, будто слова, которые он тогда говорил Анджум и которые она говорила ему, не растают, подобно большинству слов, в бесконечном потоке молчаний и звуков, будто их слова действительно услышат, действительно примут на веру, объективно оценят за пределами их личностей, будто, разговаривая тогда в теплом коконе тел, они писали душой на небе или на земле и через слова обретали постоянство, а то и вечность.

Той ночью они не сомкнули глаз, снова и снова переходя от энергичных усилий к мирной истоме и тихой исповедальности, словно три эти состояния ничем не отличаются друг от друга, словно у них нет ни начала, ни конца и они, эти состояния, лишь грани одного и того же всеобъемлющего целого. В шесть или половину седьмого утра, понимая, что перед университетом надо заехать домой, Кришан встал и отыскал свои вещи среди разбросанных на полу. Неуклюже оделся, чувствуя на себе взгляд Анджум (она лежала голая под простыней), опустился на колени возле матраса, чмокнул ее в щеку так целомудренно, что Анджум удивилась, и ушел. Он не ожидал, что на улице так прохладно, — может быть, потому, что в такую рань давно никуда не ходил. Густую пелену смога и пыли пронизывал приятный, хоть и тусклый утренний свет, Кришан шагал, чуть взвинченный оттого, что всю ночь не спал и еще не позавтракал. Несмотря на плохую видимость, происходящее вокруг представлялось ему необычайно ясным, контуры предметов проступали отчетливо, поверхности обретали яркий цвет, уже были открыты чайные, торговцы овощами и фруктами уже толкали свои тележки, там и сям сновали рабочие, дороги были запружены легковушками, автобусами и фургонами, моторикши обильно извергали шум и дым. Кришан смотрел на окружавших его людей, уже начавших свой день, уже погруженных в дела, в обыденные заботы, и ему вдруг показалось, будто он перенесся из одного мира в другой, причем каждый из этих миров отрицает реальность другого. Словно обычная жизнь, несколько часов назад представлявшаяся столь далекой, поставила под вопрос существование того мира, который он только что покинул, мира столь отличного по своей сути, что Кришан и сам усомнился бы в его существовании, если бы его тело не несло на себе запахи той реальности, запахи пота, биологических жидкостей, слабый, но едкий душок презервативов: на утреннем холоде все это окутывало его теплой невидимой пеленой, неизменным доказательством и напоминанием о минувшей ночи. Запах сопровождал его по дороге домой и даже когда Кришан принял душ, переоделся и уехал в университет, а исчез только после того, как он провел ночь в своей кровати и на следующее утро снова помылся; быть может, из-за того, что запах исчез, в следующие дни Кришаном владело тихое беспокойство, будто бы, вновь погрузившись в обычную жизнь, без материальных примет мира, который он делил с Анджум — с каждым днем этот мир отдалялся все больше, — Кришан засомневался, была ли мощь пережитого настоящей или воображаемой, чувствовала ли Анджум то же, что и Кришан, или же он, ослепленный тяжелым мороком, все неверно истолковал, а это значит, что она, быть может, не захочет впредь его видеть. Однако через несколько дней они встретились снова, на этот раз у него, и вторая их ночь прошла так же, как первая, оба почти не спали, снова перемещаясь между теми тремя состояниями блаженства, и снова чуть погодя Кришаном овладела тревога, на этот раз не о том, действительно ли он чувствовал то, что чувствовал, и не о том, чувствовала ли то же самое Анджум, а о том, получит ли продолжение это совместно пережитое, не растает ли без следа. И даже если эти две встречи стали для нее таким же откровением, как для него, можно ли быть уверенным, что их свидания и дальше будут манить Анджум тем же качеством и высотой, можно ли быть уверенным, что они и далее будут таковы, и не только для него, но и для нее, разве такое влечение, такая сильная страсть способны длиться долго, разве можно и дальше вести эту жизнь, противоречащую обыденной?

В три или четыре следующих месяца, запомнившихся Кришану как время, странно выпавшее из времени, он постоянно колебался между этими двумя состояниями, между бездумным, упоительным, словно бы нескончаемым настоящим, которое он переживал возле Анджум, и беспокойной, возбужденной неуверенностью, охватывавшей его, едва они расставались. Встречались они не чаще раза в неделю, а то и реже, в зависимости от расписания Анджум, поскольку почти все свободное время она посвящала политической деятельности, что-то организовывала, ходила на протесты,