Прибыли несколько грузовиков. Они приволокли на сцепках какие-то зачехленные агрегаты, явно не полевые кухни.

– Работаем, паразиты! – отрывисто гавкал прораб Шлыпень.

С вечера он, похоже, неплохо тяпнул для снятия стресса. Физиономия распухла, глаза превратились в щелки.

– Уже мотопомпы доставили! Что я с ними буду делать?

Вольные работяги, прибывшие с колонной, выгружали из кузовов свернутые рукава, тепловые пушки, всей толпой опускали на землю дизель-генератор. Они сочувственно посматривали на доходяг, корчующих лес. Мужики волокли оборудование под навес, затягивали дополнительными чехлами. Пускать его в ход было рано.

Продолжалась раскорчевка пней. Старенькие тракторы вставали на дыбы, натягивая тросы. Корни мощных растений неохотно расставались с землей, выбирались на поверхность со скрипом и скрежетом. Несмотря на бардак и суету, усугубляемые визгливым прорабом, дело продвигалось. Лес отступал.

Работать в подобном темпе людям предстояло еще не один день. Они сгибались от тяжести, перенося стволы поваленных деревьев.

– На месте пилите и жгите. Куда вы их тащите? – голосил прораб.

Дышать ядовитой гарью уже было невозможно. Мужики кашляли, их легкие набивались едкой гарью. Выдать им марлевые повязки никто не догадался. Здесь не было людей, лишь презренная рабсила.

Алексей орудовал топором, старался беречь дыхание, работать в одном темпе. Он изредка косился по сторонам.

На другой стороне поляны лениво возились уголовники, часто делали перерывы. Упитанный Погребень подымил сигаретой, отдал окурок Шашлыку. Тот жадно схватил его, с наслаждением всосал дым, обжегся о тлеющий фильтр, выбросил. Щадящий режим у них, да, как и в России на зонах? Мужики пашут, а ворам западло? Тогда почему они тут оказались?

Хромал, но держался журналист Лощанский. Парень снова поранился о сучок, кровь текла по лицу.

Пару раз в кадре возникал вчерашний липовый мент из Харькова Годзянский. Он пытался притворяться невидимкой.

Оплетали тросами пни Пехтин с Гоняйло. Первый все сильнее превращался в привидение, у второго в глазах разгоралась тоска.

После обеда произошел досадный инцидент. Не прибыла цистерна с горючим. Оба трактора и экскаватор выработали все, что было в баках, и встали на мертвый прикол. Бензопилы тоже отказывались работать.

Шлыпень злился, куда-то звонил, орал, что ржавым тазом накрывается план. Его самого скоро вздернут на виселицу вместе с этим стадом лоботрясов.

– Слушайте сюда! – объявил он. – Горючка будет только завтра! Но это не повод бездельничать сегодня. Напрягитесь, вы же все умеете, чертовы поганцы! Никто не поедет в барак, пока не выполним план. Я доходчиво выражаю свою мысль?

Доходчивее было некуда. Пришли в движение автоматчики, заняли позиции на случай народного бунта. Но буянить никто не стал.

Два десятка заключенных рыли канал вместо экскаватора. Люди падали от усталости, еле выбрасывали землю.

Водитель экскаватора, вольнонаемный парень, выбрался на крышу своего железного чудища. Он развалился там, курил и меланхолично поглядывал на муравьев, копошащихся внизу. Потом сжалился, бросил им пару сигарет. Но охранники мышей не ловили. Прозвучал резкий окрик, и расстроенные работники стали затаптывать сигареты в землю. Зона для некурящих, будь она неладна!

Остальные продолжали рубить лес. Звенели двуручные пилы, летели щепки. У людей отнимались руки.

Особое удовольствие доставляло выкорчевывание пней. Мужики били землю кирками, ломами, вгрызались в нее штыковыми лопатами. Они выкапывали корни, насколько было можно, потом их перерубали топорами, наваливались на пень, переворачивали.

Двоих придавило – слава богу, не до смерти. Они кричали, переплетясь в замысловатый клубок, звали на помощь.

– Вы что там, голубки, сексом занимаетесь? – осведомился Шлыпень.

Товарищи помогли им выбраться из-под пня, растащили. Смеялись только охранники, остальные не видели в происходящем ничего веселого.

Окончание этого дня было окутано туманом. У работяг не было сил вскарабкаться в машины.

– Может, вам лифт построить? – осведомился вертухай. – Сейчас все будет, братва. Он у нас есть. Коротун, отоварь вон того недотепу по загривку, что-то медленно он лезет!

Есть Алексею не хотелось, мысль об испорченных продуктах навевала тошноту. Иногда ему казалось, что провиант здесь сознательно гноят, чтобы унизить людей еще больше. Дико болели мышцы. Он едва ли не ползком добрался до кровати, повалился ничком.

В заначке осталась таблетка. Лекарство действительно притупляло боль. Но это на завтра.

Внезапно погас свет не только в бараке, но и во всем лагере. В окна не светили прожектора.

«Авария на подстанции», – подумал Алексей.

Недовольно ворчали люди, не успевшие добраться до спальных мест. На улице тревожно перекликались охранники. Кто-то орал, что свет скоро будет, замкнуло что-то. В принципе, без разницы.

Рядом ворочались товарищи, кряхтел Бортник.

– Эй, харьковский, ты чего молчишь? – прошипел Ратушенко. – Темноты боишься или спишь уже?

– О прошлом мечтаю. – Алексей вздохнул. – Помнится, в общаге школы милиции однажды вечером выключили свет. Девчонка рядом сидела. Так эта ночь без света оказалась, пожалуй, самой интересной в моей жизни.

История была реальной. Общага была другая, а остальное – чистая правда. Через девять месяцев родилась дочь. Еще через пять лет она погибла в страшной автокатастрофе, которая до сих пор являлась Корнилову каждую ночь.

– А поутру они увидели друг друга и ужаснулись, – заявил Ратушенко. – Ты женатый, Алексей?

– Нет. – Он не стал углубляться в дебри личной жизни.

– Я был, – сказал сосед. – А вот сейчас…

– Разведенный, как спирт? – осведомился Бортник.

– Примерно так, – согласился Ратушенко. – Только разведенный спирт – это водка, эликсир жизни, так сказать. А с моим разводом полная фигня. Сложно все, сам порой не понимаю, что со мной происходило.

Включилось электричество. Заурчал генератор, упрятанный в недрах подвала соседнего здания. Загорелись прожекторы, освещающие территорию «тюрьмы народов».

– Бог есть свет! Возрадуйтесь, миряне! – с пафосом объявил вертухай Ефрем.

Видимо, в прошлом он совмещал профессии надзирателя и священника. Загоготали остальные охранники у него за спиной – рыхлый Бегемот, усатый Крысич. Свет они выключать не стали, видимо, посчитали, что с ним уставшим работягам спать комфортнее.

– Подъем, поганцы! С радостью сообщаю вам, что наступает новый рабочий день. Считаю до десяти, и в кроватях никого не остается! Восемь, девять…

Алексей снова брел в толпе, украдкой сунул под язык таблетку. Ему все труднее становилось наблюдать за собой со стороны. Перловку, поданную на завтрак, вполне можно было набивать в стволы древних фузей.