Горчаков! Мне в отряде как раз не хватало князя!»

С тех пор и повелось. Зондерфюрер Борис Рейснер набирал спецкоманду полевой жандармерии — GFP-500 — Geheime Feldpolizei[9], как он объяснил, для борьбы с партизанами, диверсантами и саботажниками. Набор был исключительно добровольным, ага: или сдохни в лагере, или становись предателем.

«Вот интересно, попади эти лейтенантики нквдшные к немцам в плен, они бы что выбрали? — думал Горчаков, в очередной раз отворачиваясь к стене тюремного коридора, повинуясь окрику контролера. — Все бы как один героями стали? Ну-ну. Посмотрел бы я на вас».

Псковский фольксдойче Борис Рейснер был хитрым и умным, этим нквдшникам — Горчаков называл их по-старому — у него еще бы учиться и учиться! Горчакова тогда старший по бараку для начала зверски избил, пинал до тех пор, пока у Кости глаза не закатились. А очнулся он, когда услышал ласковый голос: «Извольте, ваше сиятельство…». Горчаков снова прикрыл глаза, потом открыл, приподнялся на локте правой руки — левую старший, похоже, сломал — посмотрел на улыбающегося мужчину средних лет, который держал поднос с чашкой кофе, с булочкой и пачкой сигарет. Пахло так, что он чуть не снова не отключился. Но с трудом сел, глотнул кофе, поморщился — обжег разбитые в кровь губы, сунул в рот сигарету: даже если теперь и убьют, так хоть насладиться перед этим.

Его не убили. Рейснер предложил войти в его команду, подготовить отделение настоящих бойцов, а там — увидим, как дело пойдет, возможности для роста — неограниченные. Это не просто паек, как у полицаев и прочей шушеры, тут бери выше, становишься частью непобедимой германской армии. А было это в марте 1942. Ну как этим нынешним объяснить, что такое март 42-го? «Победа будет за нами», говорите? «Под Москвой развеян миф о непобедимости немецкой армии», говорите? И где теперь Красная армия, а где вермахт? Сталин утверждал, что в 1942 война окончится победой. Какая победа? Снежное поле помните? Ленинград в кольце — и кольцо то никак разорвать не получается. И не получится, если вспомнить, как это пытаются сделать.

Так что было делать? Подыхать в лагере? Кому от этого хорошо станет? Победу приблизит? Можно, конечно, записаться в эту команду, а потом… Перебежать к своим? Когда он спросил зондерфюрера, не боится ли он, что они сбегут, как только их освободят из лагеря, тот только расхохотался.

— Ваше сиятельство! Смотрите на вещи реально: после возвращения вы проживете… ну, хорошо, если пару минут, не больше. И хорошо, если просто расстреляют. Вы не слышали, что ваши бывшие товарищи делают с предателями — а для них вы все предатели! Иногда лучше просто пуля, чем кое-что другое.

Ну, а в том, что немцы не дураки, он убедился быстро.

Собрали их в учебном центре со смешным названием Дружная Горка. Казарма, форма, девять таких же как он бывших пленных. Крепкий парень с симпатичным лицом в тельняшке и бескозырке — Семченко. Внимательный взгляд, фуражка пограничника — Иван Осенев. Тезка Костя Самарский, Коля Яблоков — капитан-артиллерист, надо же, у него в подчинении капитан! Ну, гонять молодых — дело привычное. Хоть будь он и капитан.

— С этого момента — вы бойцы подразделения Гехайме фельдполицай номер 500, тайной полевой полиции, части военной разведки вермахта, — он обошел фронт своих «орлов». — Что такое «немецкий порядок» все на своей шкуре прочувствовали? — Семченко усмехнулся, Горчаков строго посмотрел на него, тот осекся. — Точно такой же порядок будем поддерживать тут и мы, понятно? Мои приказы не обсуждаются ни в строю, ни ночью под одеялом. Исполняются мгновенно и точно, с солдатской смекалкой и всем старанием. Обращаться ко мне — только на «вы».

Он снова осмотрел строй. Вроде, стоят смирно, что называется, едят начальство глазами. Это хорошо. Понимают, бродяги, что от этого жизнь их зависит. Ну, посмотрим, как там дальше пойдет.

Вошел Рейснер, удовлетворенно посмотрел на вытянувшихся бойцов. Скомандовал:

— На выход!

Припекало уже. Кое-где в проталинах еще лежал снег, но уже потихоньку проклевывались почки на деревьях, пахло арбузом — так всегда пахнет тающий ноздреватый снежок. Небо голубое, солнышко светит, как и нет войны никакой, хоть сейчас за березовым соком отправляйся.

У дерева стоял мужчина в синих бриджах, белой нательной рубахе и босиком. Ступням было холодно, поэтому он переминался с ноги на ногу, с удивленной ненавистью посмотрел на команду Горчакова, высыпавшую наружу.

— Этот командир захвачен нами на берегу Луги, — начал Рейснер. — Документы сжег. Молчит. Ни звания, ни должности, ни части не называет, хотя тогда мог бы жить. А так — «глухонемой» нам не нужен. Ваш командир сейчас подаст вам пример преданности и готовности служить нашему общему делу.

Он вынул из кобуры пистолет, оттянул назад затвор, протянул Горчакову.

— Прошу, ваше сиятельство!

Горчаков похолодел, раньше ему убивать никого не приходилось. А что было делать? Что? Он спрашивал тогда, спрашивал и сейчас, входя в комнату следователя. Что было делать? Встать рядом с этим неизвестным командиром? Получить пулю в затылок? Ради этого прожил он 30 лет своей жизни, чтобы вот тут, под Ленинградом остаться полузакопанным в не оттаявшей земле?

— Отвернись, — глухо сказал он пленному. Тот не шелохнулся. И тогда Костя выстрелил ему в лоб:

— Gut! Sehr gut![10] — услышал он сквозь ватный туман.

Ну и после этого ему стало все равно. Все равно стало и его орлам — а куда они денутся? Во-первых, старший им пример показал, во-вторых, на их глазах показательно повесили, даже не расстреляли, а повесили одного из их же команды отказавшегося стрелять в женщину. И повесили-то не просто так, а по придумке Феди-вешателя, был такой в их GFP-500. Он не табуретку из-под ног выбивал, а перекидывал верёвку через сук и тянул это вервие, отрывая задыхающуюся и бьющуюся жертву от земли, медленно лишая ее воздуха, сил, жизни. Глядя на то, как отчаянно сучит ногами их «однополчанин», каратели быстро сообразили, что другой дороги больше нет. И не будет. И если не хочешь вот так вот мучительно и бесславно расстаться с жизнью, то выполняй приказ.

Некоторые, как Осенев, убедили себя в том, что они на самом деле ненавидят большевизм и борются во имя святой цели, и ради этой цели все средства хороши. Другие, как Семченко, открыли в себе новые грани, получая удовольствие от того, что пытали и убивали. Не был бравый матросик патологическим садистом, он вообще был добрым отзывчивым парнем. Горчаков однажды решил проверить, насколько далеко его отзывчивость распространяется