Но это была ложь.

Даже когда я чувствовал жар ее кожи на своей, нельзя было отрицать прохладу, исходящую от меня. Даже когда мои губы поглотили ее губы, и она издала звук, настолько полный любви и боли, что он обжег меня, нас все еще что-то разделяло. Я вдыхал ее воздух, а она поглощала мою душу, но эта грань оставалась. Она оставалась, и она росла, пока наш поцелуй не прервался, и мы остались смотреть друг на друга, столкнувшись с фактом нашей реальности.

Я открыл рот, чтобы произнести слова, но она яростно покачала головой, слезы позолотили эти потрясающие глаза, которые видели меня насквозь. Как они всегда видели меня насквозь.

Я хранил молчание. Еще немного. Потому что я видел, что теперь она все равно все знала. Она почувствовала это расстояние, поняла, что нас все еще разделяет, даже когда она пробилась сквозь двери смерти, чтобы прийти за мной. Потому что я не мог вернуться в жизнь. Туда не вела дорога, не для меня.

Заиграла «Until I found you» — Стивена Санчеса, и я протянул ей руку. Еще одна песня. Свадебный танец, который у нас должен был быть. Начало, в котором нам было отказано.

Рокси колебалась, глядя на мою руку, и я знал, что она знает. Одна песня. Несколько украденных минут, прежде чем все закончится. Прежде чем мы попрощаемся, и я вернусь к ожиданию ее, пока она вернется к жизни, которую ей еще нужно было прожить.

Она сглотнула, и ее рука скользнула в мою, позволяя мне украсть этот момент, как будто она не могла заставить себя отказать мне в этой единственной просьбе.

— Рокси, — прошептал я, притягивая ее в объятия и ощущая ее незабываемое совершенство, тепло ее огня вдохнуло отголоски жизни в мои легкие, как будто это было реально, как будто мы действительно могли стоять на краю совместного будущего.

— Ненавижу, когда ты меня так называешь, — прошептала она. Наши глаза встретились, и я притянул ее к своей груди, мир вокруг нас расплылся.

Лепестки роз падали с неба, опадая на ее кожу и покрывая ее, пока она не оказалась полностью одета в их кроваво-красный цвет. Ее свадебное платье появилось на ней, и я был одарен моментом, переживая то нереальное воспоминание, когда она отдалась мне полностью, вне всяких причин, полностью моя, независимо от того, насколько я этого не заслуживал.

— Нет, не ненавидишь. — Прорычал я, чувствуя, как дрожит мое тело при соприкосновении с ней, наши души соединялись, переплетались, сплетались снова, как будто нас никогда не разрывали. — С первого момента, когда я назвал тебя этим именем, ты посмотрела на меня и узнала меня. Ты узнала себя. Мы просто слишком долго лгали об истинности этой судьбы.

— Я покончила с судьбой, — прошипела она, свет вокруг нас вздрагивал, пока ее сила разгоралась, давя на волю самих звезд, владея чистой магией, чтобы отказать им. Фундамент этого места и всего, что было за пределами нас, содрогнулся, когда она потрясла небеса ради этого украденного момента, и я удивился, как я вообще пытался отрицать ее силу.

Песня продолжала играть вокруг нас, и мы оба знали, что ее конец будет означать конец всего. Мы не могли продолжать красть время, которое никогда не было предназначено для нас.

— Тебе не следовало сюда приходить, — вздохнул я, хотя я и не имел этого в виду, не совсем. Не сейчас, когда она была здесь, в моих объятиях, настоящая, честная и прекрасная, ее сердце трепетало с силой всей той жизни, которую мы должны были прожить вместе, его стук о мою пустую грудь почти заставлял меня чувствовать, что мое собственное сердце все еще стучит во мне, как оно всегда стучало для нее. — Ты знаешь, что я не могу покинуть это место.

— Можешь, — яростно сказала она, пытаясь отстраниться, но я держал крепко, отказываясь отпускать. Наши мгновения пролетали одно за другим, и я знал так же хорошо, как и она, что после этого ничего не будет. Песня закончится, и это тоже, мы оба разделимся, как песчинки, разделенные океаном. На земле не существовало силы — даже такой великой, как ее, — которая могла бы отрицать законы всего сущего.

— Черт, как бы я хотел, — поклялся я ей, прижимая ее к себе и вдыхая ее летний и зимний аромат. Она была всем и ничем. Эта сущность неизмеримой силы, в которой было столько всего, что я был не более чем смертным, стоящим на коленях перед богиней. — Я желаю вернуться с тобой больше, чем любой человек когда-либо желал любой судьбы за всю историю всего мира. Я твой, Рокси, сердцем, душой и всем остальным — я твой. Но даже это не может освободить меня от этого места. То, что я потерял, не вернуть. Невозможно исцелить тело, которым я когда-то владел, и невозможно вернуться через Завесу теперь, когда она закрылась за моей спиной.

Стены снова задрожали, правда, которую она хотела отрицать, нахлынула на нас, а песня все продолжала играть. Я посмотрел в ее зеленые глаза, пытаясь показать ей, кем она была для меня, чем она была. Моим спасением. Я бы умер тысячей смертей, чтобы получить этот момент в ее объятиях, чтобы смотреть на это совершенное создание и видеть столько любви ко мне, пылающей в ней. Ради меня, она пыталась отрицать саму смерть.

Есть только она.

Заявление не было ложным. Она была моим светом, когда я был так потерян в темноте. Она была зеркалом, в котором я видел правду, которую мне нужно было увидеть. И все равно она любила меня. Она была единственной, кто смог смотреть на всю эту тьму во мне, кто смог увидеть за пределами того, что я сделал, и найти во мне то, что стоит любить. Она была создана для меня чем-то более могущественным, чем судьба. И единственное, о чем я сожалел после смерти, это то, что в конце концов я разбил ее сердце. Я не смог сдержать свое обещание. И хотя я пытался, я боролся за то, чтобы вернуться к ней всеми силами с того момента, как оказался здесь, я знал, что назад дороги нет.

Это было прощанием.

И песня заканчивалась.

— Я люблю тебя, Роксанья Вега, и я так хотел бы быть достойным тебя.

Тишина в конце песни была ударом молнии в мое сердце.