мне трудно. Я болен. Я весь дрожу.

— Наверное, он свалился туда. Джонс, ведь ты был с ним? Ты что-нибудь видал? Джонс! Ты слышишь? Джонс! Что с тобой?

Я падаю на колени, мое тело сотрясается, как в лихорадке.

— Он болен, — говорит один, подхватывая меня. — Ребята, помогите-ка.

— У него солнечный удар.

— Нет! — шепчу я.

Они держат меня, сотрясаемого судорогами, подобными землетрясению, а голос, глубоко спрятанный во мне, рвется наружу: «Вот Джонс, вот я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите!».

Я смотрю вверх, на склонившиеся надо мной фигуры, и мои веки вздрагивают. Они трогают мое запястье.

Сердце в порядке.

Я закрываю глаза. Крик внутри обрывается, дрожь прекратилась. Я вновь свободен, я поднимаюсь вверх, как из холодной глубины колодца.

— Он умер, — говорит кто-то.

— От чего?

— Похоже на шок.

— Но почему шок? — говорю я. Меня зовут Сешенс, у меня энергичные губы, и я капитан этих людей. Я стою среди них и смотрю на распростертое на песке тело. Я хватаюсь за голову.

— Капитан?!

— Ничего. Сейчас пройдет. Резкая боль в голове. Сейчас. Уже все в порядке.

— Давайте уйдем в тень, сэр.

— Да, — говорю я, не сводя глаз с Джонса. — Нам не стоило прилетать сюда. Марс не хочет этого.

Мы несем тело назад, к ракете, и я, чувствуя, как где-то во мне новый голос молит выпустить его. Он таится в самой глубине моего тела.

На этот раз дрожь начинается гораздо раньше. Мне очень трудно сдерживать этот голос.

— Спрячьтесь в тени, сэр. Вы плохо выглядите.

— Да, — говорю я. — Помогите.

— Что, сэр?

— Я ничего не сказал.

— Вы сказали «помогите».

— Разве я что-то сказал, Мэтьюз?

У меня трясутся руки. Пересохшие губы жадно хватают воздух. Глаза вылезают из орбит. «Не надо! Не надо! Помогите мне! Помогите! Выпустите меня!».

— Не надо, — говорю я.

— Что, сэр?

— Ничего, Я должен освободиться, — говорю я и зажимаю себе рот руками.

— Что с вами, сэр? — кричит Мэтьюз.

— Немедленно все возвращайтесь назад на Землю! — кричу я.

Я достаю пистолет.

Выстрел. Крики оборвались. Я со свистом падаю куда-то в пространство.

Как приятно умирать после десяти тысяч лет ожидания! Как приятно чувствовать прохладу и слабость! Как приятно ощущать, что жизнь горячей струей покидает тебя, и на смену идет спокойное очарование смерти. Но это не может продолжаться долго.

Выстрел.

— Боже, он покончил с собой! — кричу я и, открывая глаза, вижу капитана, лежащего около ракеты. В его окровавленной голове зияет дыра, а глаза широко раскрыты. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до него.

— Глупец. Зачем он это сделал?

Люди испуганы. Они стоят возле двух трупов, оглядываются на марсианские пески и видневшийся вдали колодец, на дне которого покоится Риджент. Они поворачиваются ко мне, Один из них говорит.

— Теперь ты капитан, Мэтьюз.

— Знаю.

— Нас теперь только шестеро.

— Как быстро это случилось!

— Я не хочу быть здесь! Выпустите меня!

Люди вскрикивают. Я уверенно подхожу к ним.

— Послушайте, — говорю я и касаюсь их рук, локтей, плеч«.

Мы умолкаем. Теперь мы — одно.

— Нет, нет, нет, нет, нет, нет! — кричат голоса из темниц наших тел.

Мы молча смотрим друг на друга, на наши бледные лица и дрожащие руки. Потом мы все, как один, поворачиваем голову и обращаем взгляд к колодцу.

— Пора, — говорим мы.

— Нет, нет, нет, — кричат шесть голосов.

Наши ноги шагают по песку, как двенадцать пальцев одной огромной руки.

Мы склоняемся над колодцем. Из прохладной глубины на нас смотрят шесть лиц.

Один за другим мы перегибаемся через край и один за другим несемся навстречу мерцающей глади воды.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Я живу в колодце. Я живу в нем подобно туману, подобно пару в каменной глотке. Я не двигаюсь, я ничего не делаю, я лишь жду. Надо мной мерцают холодные звезды ночи, блещет утреннее солнце. Иногда я пою древние песни этого мира. Песни его юности. Как мне объяснить, кто я, если я не знаю этого сам? Я просто жду.

Солнце садится. На небо выкатываются звезды. Далеко-далеко вспыхивает огонек. Новая ракета приближается к Марсу…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сокращенный Полный перевод с английского А. А. Лебедева и А. В. Чапковского

Рисунки Ю. Ващенко

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

№ 5

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Айзек Азимов

Что значит имя?[17]

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Если вы считаете, что раздобыть цианистый калий трудно, то вы заблуждаетесь. Я стоял, держа в руках банку с добрым фунтом этого пикантного вещества. Коричневое стекло, миленькая, простенькая наклейка с надписью: «Цианистый калий ХЧ» (то есть «химически чистый» — так мне объяснили), а внизу крохотный череп и две маленькие перекрещенные косточки.

Тип, которому принадлежала эта банка, протер очки и поморгал на меня. То был Хелмут Родни, профессор университета Кармоди. Среднего роста, коренастый, с мягким подбородком, полными губами, копной темно-каштановых волос и выпяченным брюшком, он был преисполнен совершеннейшего безразличия к тому, что в моих руках было достаточно яду, чтобы угробить целый полк.

— Выходит, профессор, — сказал я, — эта штука у вас просто так стоит на полке?

Он ответил спокойно и размеренно, наверное, как привык читать лекции студентам:

— Конечно, инспектор, вместе с другими химикатами, в алфавитном порядке.

— Но ведь это яд!

— Здесь много ядов, — безмятежно произнес Родни.

— И вы ведете учет всему, что здесь находится?

— В общем и целом, — он потер подбородок, — я знаю, что у меня эта банка есть.

— Предположим, кто-нибудь заглянет сюда и позаимствует ложку этого лекарства. Это вы заметите?

Родни покачал головой:

— Вряд ли.

— Ну, а кто может сюда входить? Вы запираете лабораторию?

— Вечером, если не забываю. Днем она открыта: ведь мне то и дело приходится выходить и снова возвращаться…

— Следовательно, сюда может войти любой, даже совершенно посторонний человек, отсыпать толику цианистого калия, и никто этого не заметит?

— Боюсь, что так…

— Скажите, профессор, а зачем у вас здесь такая прорва цианистого калия? Крыс уничтожаете?

— Господи, — он брезгливо повел плечами, — конечно, нет. Цианистый калий — обычный компонент синтеза множества продуктов.

— Понятно, понятно… Ну, а еще в каких лабораториях можно столь же легко позаимствовать цианистый калий?

— Почти во всех, — без запинки ответил он, — даже в студенческих. Ведь это химикат, которым мы пользуемся.

— Я бы не сказал, что сегодня его