class="p1">Гадес задумался: предложение Сизифа было разумным; ему предоставили свободу под заклад, действительный исключительно в течение трех или четырех недель, необходимых для того, чтобы совершить справедливую месть и провести, пусть и с некоторым опозданием, все необходимые похоронные обряды. Естественно, Сизифу не нужно было повторять два раза: он вернулся на землю, где и прожил счастливо до самой старости, — не зря же он был самым хитрым человеком на земном шаре, и вернулся в Ад, только когда тело его совершенно одряхлело.

Как говорили некоторые, у наказания камнем была лишь одна цель — занять Сизифа каким-нибудь делом, чтобы он не взялся за старое и не измыслил новую хитрость. Но рано или поздно Сизифу что-нибудь придет в голову, и тогда он вернется на землю, заключал свое письмо Арчимбольди.

Роман, который он отослал Бубису с Икарии, назывался «Слепая». Как и следовало ожидать, в романе рассказывалось о слепой, которая не знала, что она слепая, и о нескольких детективах-ясновидящих, которые не знали, что они ясновидящие. С островов в Гамбург также приехало еще несколько книг. «Черное море», пьеса или роман в форме драматических диалогов, в котором Черное море разговаривает, за час до рассвета, с Атлантическим океаном. «Летея», самый его сексуальный роман, в котором история Летеи переносится в Германию времен Третьего рейха: та считала себя красивее любой богини и была в конце концов превращена вместе с Оленом, своим мужем, в каменную статую (эту книгу объявили порнографической, и после того, как автор выиграл суд, она стала первым текстом Арчимбольди, который выдержал пять изданий). «Продавец лотерейных билетов» — жизнь немца-инвалида, который продает лотерейные билеты в Нью-Йорке. И «Отец» — сын вспоминает об отце, маньяке-убийце, который начинает свою мрачную карьеру в 1938 году, когда сыну двадцать лет, и заканчивает — достаточно таинственным образом — в 1948-м.

Некоторое время Арчимбольди прожил на Икарии. Потом жил на Аморгосе. Потом на Санторине. Потом на Сифносе, Сиросе и Миконосе. Затем он жил на крошечном островке, который называл Гекатомбой или Суперэго, что рядом с островом Наксос, но на самом Наксосе не жил никогда. Затем покинул острова и переехал на континент. В то время он ел виноград и оливки, большие сушеные оливки, чей вкус и консистенция так напоминали оливковый жмых. Он ел белый сыр и козий выдержанный сыр, что продавали завернутым в виноградные листья, сыр, который мог пахнуть на триста метров. Он ел черный хлеб, такой твердый, что его нужно было размачивать в вине. Ел рыбу и помидоры. Фиги. Пил воду. Воду носил из колодца. У него были бадья и бидон из тех, какими пользуются в армии, которые он наполнял водой. Он плавал, но интересовавшийся водорослями мальчик умер. Тем не менее плавал Арчимбольди хорошо. Временами нырял. Временами оставался один, сидя среди низких кустов на склонах холмов, пока не смеркалось или не рассветало: он говорил, что думал, но на самом деле ни о чем не думал.

Уже переехав на континент, Арчимбольди узнал, читая немецкую газету на террасе кафе в Миссолонги, о смерти Бубиса.

Танатос наведался в Гамбург — город, который знал как свои пять пальцев, — когда Бубис в кабинете читал книгу молодого писателя из Дрездена — очень веселую книжку, читая которую, издатель буквально сотрясался от смеха. Его хохот, как говорила ответственная за связи с прессой, слышался в зале ожидания и в приемной, и корректорском зале, и конференц-зале, и в комнате читателей, и в туалете, и в комнатке, что служила кухней, и в кладовке, и даже доносился до кабинета жены издателя, который был дальше всех.

И вдруг хохот прекратился. Все в издательстве, по той или иной причине, помнили, во сколько — в одиннадцать двадцать пять утра. Через некоторое время секретарша постучалась в кабинет Бубиса. Никто не ответил. Она не хотела мешать и решила не настаивать. Однако через некоторое время попыталась перевести ему телефонный звонок. В кабинете Бубиса никто не поднял трубку. На этот раз звонок был срочный и секретарша, постучав несколько раз, открыла дверь. Издатель сидел сгорбившись, среди своих разбросанных в художественном беспорядке книг; он был мертв, хотя на лице у него застыло довольное выражение.

Тело кремировали и развеяли пепел над водами Альстера. Вдова Бубиса, баронесса, возглавила издательство и заявила, что ни под каким видом не желает его продавать. Ничего так и не было сказано о рукописи молодого автора из Дрездена, который уже, с другой стороны, заимел проблемы с цензурой в ГДР.

Закончив читать новость, Арчимбольди перечитал ее снова, а потом прочитал ее в третий раз, после чего, дрожа, встал и пошел ходить по Миссолонги, который был полон воспоминаний о Байроне, словно бы Байрон в Миссолонги только и делал, что ходил туда-сюда, от постоялого двора к таверне, от переулка к маленькой площади, ведь прекрасно известно, что из-за лихорадки он не мог двигаться, и тот, кто ходил, и видел, и узнавал, был Танатос, который, помимо того, что явился за Байроном, решил побыть туристом, ибо Танатос — самый великий турист из всех, что есть на Земле.

Затем Арчимбольди подумал, нужно ли послать в издательство открытку с выражением соболезнования. И даже представил себе слова, которые напишет на открытке. Однако затем ему показалось, что все это не имеет смысла, и он не написал и не отослал ничего.

Более года спустя после смерти Бубиса, когда Арчимбольди уже вернулся в Италию, в издательство пришла рукопись его последнего романа под названием «Возвращение». Баронесса фон Зумпе не захотела ее читать. Она отправила текст корректорше и сказала, чтобы его подготовили к печати в течение трех месяцев.

Затем она послала телеграмму на обратный адрес, который был указан на конверте с рукописью, и на следующий день села на самолет в Милан. Из аэропорта направилась на вокзал как раз ко времени, чтобы сесть на поезд до Венеции. Вечером, в одной из тратторий в Карнареджо, увиделась с Арчимбольди и вручила ему чек за аванс за последний роман и роялти с его предыдущих книг.

Сумма была внушительной, но Арчимбольди положил чек в карман и ничего не сказал. Затем они начали разговаривать. Ели сардины по-венециански с хлебом твердого помола, выпили бутылку белого вина. Потом встали и пошли гулять по Венеции, столь отличающейся от зимней заснеженной Венеции, которой они наслаждались во время последней встречи. Баронесса призналась, что с тех пор здесь не бывала.

— Я вернулся совсем недавно, — сказал Арчимбольди.

Они походили на двух старых друзей, которым не нужно слишком много говорить, чтобы понять друг друга. Осень стояла теплая, она едва началась,