Лодочник не отвечал, беззвучно орудуя веслом.

Уже скрылся берег, и сад Шифо со всеми приятелями и родней, и кроме тумана ничего не было видно вокруг. Неизвестно куда гнал Харитон свой челн.

Дождь вдруг прекратился, и настала такая глухая тишина, что стало слышно, как попискивают, соприкасаясь друг с другом, капустные листья.

– Позвольте, а что это за маршрут? – подал голос джинн Малай, будто ехал в городском трамвае. – Это какой номер? Не прозевать бы нашу остановку!

– Ну, чудной! – хмыкнул лодочник. – Такой чудной, словно на смехе народился!

– И чудней меня есть, да только некому привесть! – оскорбился Малай. – Хотелось бы знать, долго ли еще за наш бесценный золотой пятак мы будем ютиться в этом корыте?

Харитон ни с того ни с сего развеселился.

– А если в челне не нравится, можете пешком пройтись! По воде аки посуху!

И захохотал так зычно и скрипуче, как мог бы, наверное, хохотать тысячелетний дуб.

Даже туман всколыхнулся от этого смеха, а черная гладкая река подернулась рябью.

– Нам, ребята, плыть, покуда капуста не кончится, – добавил он, вновь прыснув и едва устояв на корме. – Раздевайте пока кочаны! Потихоньку-полегоньку, как книжку, – лист за листом. Капуста, можно сказать, книга без букв. Вы сами ее сочиняете. Пока доберетесь до кочерыжки, много о чем успеете поразмыслить! Может, дойдете до сути вещей. Тогда, попомните мое слово, куда-нибудь да причалим!

Шухлик с Малаем тревожно переглянулись – не хватало им еще безумного лодочника! Видно, что совсем одичавший, с большим приветом. Такой, забывшись, и утопить может.

– Вообще-то я молчун, к беседам непривычен, – сказал Харитон, успокаиваясь. – Да с вами, право, очень весело! Хочется поболтать! Куда это вы собрались-то?

– В сад Багишамал, – осторожно и мягко ответил Шухлик, полагая, что именно так следует разговаривать с умалишенными. – А потом к пупку Земли…

Харитон опять хмыкнул:

– Должен сказать, что остановок по требованию у меня не бывает. Куда всех вожу, туда и вас доставлю, хоть вы и симпатичные ослы.

– Надеюсь, до другого берега уже недалеко? – спросил Шухлик.

Лодочник призадумался, что-то вроде бы вычисляя в своей косматой голове.

– Это откуда мерить, – заметил глубокомысленно. – Все скрыто за семью печатями, но под самым носом. Поглядите на воду. Разве она речная? Это, простите, даже не море, а типичный океан!

Обомлевший Шухлик склонился за борт и лизнул воду. Она была горькая и соленая, какая ни в одной реке течь не может.

Откуда океан? Почему океан? Ведь только что была речка!

– Смешно видеть, как люди начертили карты земли, – угрюмо вздохнул Харитон. – Изображают океан, обтекающим землю, которая кругла, словно капуста! Надеюсь, и вы скоро поймете, что это полная чепуха…

Приблизившись к воде, Шухлик различил ее голос.

Тихий, но опасный, который с трудом выдерживает душа. Его слышит все тело. Губительный голос океана! Он возникает над гребнями волн, обтекаемых ветром, и особенно силен во время шторма. Возможно, это голоса сирен и русалок, что морочат и топят мореплавателей.

Хорошо еще, что джинн Малай так ослабел, что не смог перепрыгнуть через борт.

Зато Шухлик, не удержавшись, бултыхнулся на звук манящих голосов. Он уже согласился идти ко дну. Да Харитон вовремя зацепил веслом и втащил в лодку.

– Чудные, право, дела на свете творятся! – снова засмеялся он и протянул затейливой формы склянку. – От голоса океана только одно средство – сон из пузырька! От черной коровки хоть белого молока!

Шухлик с Малаем сделали по нескольку глотков густой молочной жидкости, и все поплыло перед их глазами – туман, черная вода, белая капуста и сам Харитон. Остался неподвижным лишь скрипучий голос лодочника, который звучал без остановки, усыпляя.

– Познайте печаль, и печаль исчезнет. Познайте страх, и страх уйдет. Когда мы узнаем, что такое гордость, и она пропадает. Познай себя, и что случится? Смотрим, но не видим. Слушаем, но не слышим.

Харитон склонился над Шухликом, и стало понятно, что под косматыми бровями лодочника вовсе нет глаз. Немудрено, что он завез их туда, куда ни один зрячий не смог бы увезти, то есть, попросту говоря, – черт-те куда.

– Кажется, рыжий ослик, я перевозил многих твоих предков. В частности, человека по имени Луций. Скажи, прав ли я? – спросил Харитон.

Но Шухлик уже спал.

Во сне он сидел под платаном рядом с Диваном-биби. Тут же была мама-ослица, осьмикрылая Ок-Тава, далекий предок Луций и даже чувство Чу, похожее на джинна Малая.

Все улыбались, слушая, как прекрасно Шухлик поет нежные романсы. Ничуть не хуже сирен и русалок.

Ох, какой это был счастливый сон!

Когда Шухлик проснулся, то увидел красного ослика, величиной с кузнечика, взволнованно скакавшего по капусте.

Это был, конечно, Малай.

– Хочу кое-что сказать, мой господин, если вы достаточно пробудились, – застрекотал он на ухо. – Не беспокойтесь, но мы попали в переплет! В здешних местах, как я понимаю, нет ни длины, ни ширины! Вообще никаких нормальных измерений. Похоже, угодили мы в карман пространства и за шиворот времени.

Шухлик огляделся.

Действительно, лодка скользила непонятно куда и непонятно где, – то ли по морю, то ли уже по небу, или по бездне, у которой нет имени.

Они оказались в ужасном месте, где небо неотличимо от земли, а долгота – от широты.

– О, как скверно это обиталище! – причитал джинн Малай, становясь совсем крохотным, вроде красной блохи, едва похожей на прежнего осла.

Даже знакомый туман улетучился. Одна кромешная тьма. Лишь смутно белела капуста на дне лодки, напоминая груду черепов.

«Вот уж настоящие тень и мгла в молчанье! – припомнил Шухлик печальный романс. – И на душе такая истома, что горше не бывает! Похоже, не скоро доберемся до сада Багишамал. Не говоря уж о том злосчастном развязанном пупке! Эк занесла нелегкая!»

– А куда нам торопиться?! – еле слышно бубнил Харитон. – Все мы странники странные по разным просторам. Простираем, растягиваем пространство. Расширяем, чтобы не кончалось под нашими ногами. Отодвигаем горизонт неведомо куда. Ищем что-то, бродя вокруг да около. Но все равно это кончится, и начнется другое!

Шухлик мало чего понял из его бормотания.

Он глядел по сторонам, наблюдая, как привычный мир исчезает буквально на глазах, тает, как сахар в прозрачном стакане.

«Такого быть не может!» – думал Шухлик.

Увы, он ошибался! Все может быть – на этом свете или на том. В частности, и то, чего быть не может!