досаду поэта на то, что у него имеется более счастливый соперник.

Разобрав все ближайшее окружение Воронцовой, пушкинисты установили: настоящим же любовником прекрасной Елизаветы Ксаверьевны был… Александр Николаевич Раевский, тот самый старший сын генерала Раевского, с которым Пушкин путешествовал по Кавказу и Крыму. Тот, кого поэт назвал «демоном», «злым гением». Пушкин об их романе знал, и если Раевского он сделал прототипом своего Онегина, то Воронцову молодые люди промеж себя называли Татьяной – в честь героини романа.

Раевский приходился графине Воронцовой родственником, и на правах своего человека он жил в доме Воронцовых. Несмотря на природную желчность и привычку все высмеивать, в графиню Раевский был влюблен безумно, отчаянно. И Воронцова отвечала на его чувство. И это от него она родила дочь Софью.

Конечно, узнай об этом муж, молодому Раевскому не поздоровилось бы. Поэтому, чтобы отвести подозрения графа, влюбленная пара намеренно «подставляла» пылкого и неосторожного Пушкина, и именно на Пушкина обратилась ревность графа Воронцова.

Саранча

Желая унизить молодого соперника, Воронцов вместе с еще несколькими чиновниками низшего ранга отправил Пушкина бороться с саранчой, опустошавшей в тот год крестьянские поля. Говорили, что именно Раевский надоумил графа дать Александру Сергеевичу это поручение, которое Пушкин счел крайне унизительным: после успеха «Руслана и Людмилы» и еще более грандиозного успеха «Бахчисарайского фонтана» он мнил себя уже известным поэтом и считал, что подобные дела ниже его достоинства. Но отказаться от поручения он не мог, ведь формально Пушкин был всего лишь коллежским секретарем.

Пушкин должен был подготовить доклад о передвижении саранчи, о количестве и мерах, которые принимаются по ее уничтожению. Видя бесплодную борьбу с этим бичом, Пушкин созвал крестьян и повел такую речь:

– А знаете ли вы, что такое саранча?

Мужички помялись, посмотрели друг на друга, почесали, как водится, затылки, и наконец, один молвил:

– Наказанье божье, ваше высокородие.

– А можно бороться с божьим наказанием? – спросил Пушкин.

– Вестимо, нельзя, ваше благородие.

– Ну, так ступайте домой, – ответствовал поэт и больше их не требовал.

По итогам командировки он представил в канцелярию следующий отчет:

«Саранча:

23 мая – Летела, летела;

24 мая – И села;

25 мая – Сидела, сидела;

26 мая – Все съела;

27 мая – И вновь улетела.

Коллежский секретарь Александр Пушкин».

Доклад вызвал шок у начальника канцелярии. Он передал доклад губернатору Воронцову, который на следующий день устроил разнос Пушкину, объясняя ему правила дисциплины и принципы государственной службы. Губернатор, впрочем, не смог ответить на вопрос строптивого подчиненного, почему нельзя писать рапорт в стихах.

После этой вынужденной командировки Пушкин, по совету Раевского, написал прошение об отставке, а своим чувствам дал выход, пустив злую эпиграмму:

«Полумилорд, полукупец,

Полумудрец, полуневежда,

Полуподлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец»

– так презрительно Пушкин охарактеризовал графа Воронцова. Характеристика была одновременно точной и несправедливой: граф действительно много занимался коммерцией, но его деятельность, безусловно, шла на пользу России!

Эпиграмма стала последней каплей, переполнившей чашу терпения губернатора. Воронцов донес начальству о неудовлетворительном поведении коллежского секретаря Пушкина и ходатайствовал о его переводе из Одессы. Пушкина он надолго возненавидел и даже слышать не мог его имени.

Впрочем, спустя несколько лет граф все же узнал, что отомстил невиновному: дело в том, что со временем Елизавета Ксаверьевна охладела к своему любовнику, ну а Раевский продолжал любить ее. В 1828 году произошел скандал: Раевский подкараулил графиню Воронцову, направлявшуюся к своей карете, и при свидетелях стал говорить ей дерзкие вещи, а затем во всеуслышание громко крикнул: «Заботьтесь хорошенько о нашей дочери». В то время в Одессе гостила царская семья, так что шуму вышло много. Воронцов, дабы пресечь амурные похождения супруги, распорядился выслать потерявшего голову влюбленного с глаз долой, якобы «за разговоры против правительства».

Роковое письмо

Конечно, неудовлетворительный отзыв Воронцова сильно навредил Пушкину, но роковую роль сыграла его собственная неосторожность: полицией в Москве было вскрыто письмо Пушкина, в котором он писал об увлечении «атеистическими учениями» или, как тогда говорили, афеизмом.

Сохранилось это письмо лишь в полицейской выписке. Вот злосчастная фраза: «Читая Шекспира и Библию, Святый Дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира. – Ты хочешь знать, что я делаю – пишу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого Афеизма. Здесь Англичанин, глухой философ, единственный умный Афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастию более всего правдоподобная…» Письмо датируется апрелем – первой половиной мая и адресуется то ли Вяземскому, то ли Кюхельбекеру.

О докторе-философе, которого упоминает Пушкин, сохранились некоторые сведения. Встречался с ним поэт в доме Михаила Семеновича Воронцова, чьим семейным врачом был «афей», а звали его Вильям Гутчинсон, и был он «длинный, худой, молчаливый и плешивый»[61].

Врачом Гутчинсон был очень хорошим и много сделал людям добра: при детском госпитале в Лондоне он за полтора года вылечил более двух тысяч детей. Это был «человек прекрасный, ученый, хорошо воспитанный», имевший обширный медицинский опыт. Отмечали и его физический недостаток: был Гутчинсон немного глух, что сказывалось на его манере говорить[62]

Доктор состоял членом английского Линнеевского общества, т. е. крупнейшего объединения натуралистов. В библиотеке Воронцова сохранилась книга Вильяма Гутчинсона «Рассуждение о детоубийстве и его отношениях к физиологии и юриспруденции», изданная в Лондоне в 1820-м году.

Вот таким был человеком английский доктор, с которым водил знакомство Пушкин.

Но что же такого страшного было в том письме поэта?

Законы Российской Империи сурово карали за атеизм и богохульство. Даже за непубличное богохульство полагались ссылка в Сибирь и телесные наказания. За критику христианства без умысла – заключение в тюрьме или смирительном доме до двух лет. За печатную или письменную критику христианства – ссылка в Сибирь, телесные наказания. За насмешки над православием или отступление от веры – заключение в тюрьму и лишение прав. Так что, безусловно, писать подобное и доверять почте со стороны Пушкина было крайне опрометчиво.

Александр I, в конце жизни отличавшийся крайней религиозностью и склонностью к мистицизму, усмотрел в письме поэта состав дерзкого политического преступления.

Реакция последовала суровая и резкая: вскоре министр иностранных дел Нессельроде сообщил Воронцову заключение правительства о «коллежском секретаре Пушкине»: «Все доказывает, к несчастью, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при