«Это он все подстроил! – со странной для себя проницательностью сообразила она. – Он же знаком с этой журналисткой… как ее? Им писать о чем-то надо, а тут такой повод! В театре всех специально предупредили, чтобы прессе ни слова, кто же еще мог?! Ладно, сейчас я вам устрою! Не зря Нелли с вами воюет!»

– Эльдар! – сладким голосом окликнула она. – Вы мне не поможете? Что-то у меня ничего не получается.

Она знала, что само обращение по имени выводит старика из себя.

Когда-то они, Мельтем и Шевкет, действительно были его учениками и обращались к нему только с почтительным «ходжа» или «учитель». Однако это было совсем недолго: то ли они перешли в другой класс, то ли Эльдар тогда ушел из консерватории в театр. Мельтем была совсем юной, педагоги менялись часто, и то короткое время, какой-то месяц, когда они занимались с Эльдаром, попросту вылетело у нее из головы.

Настолько, что, когда она стала танцевать в театре и встретила вновь приехавшего из России Эльдара, она не сразу узнала его, а узнав, стала обращаться с ним как с равным, а не как со своим наставником и учителем.

Шевкет, в отличие от нее, политес соблюдал, был почтителен и подчеркнуто вежлив, хотя в глубине души – Мельтем знала точно! – не уважал старого хореографа и не признавал его мнимых или действительных заслуг в деле совершенствования турецкого балета.

Нина одно время и намеками, и прямо давала Мельтем понять, что та ведет себя неприлично, Эльдар, как доносили ей доброжелатели, периодически сетовал за ее спиной на неблагодарность и короткую память учеников, муж – как всегда, не очень настойчиво – советовал ей не вредничать и – что тут такого трудного? – называть Эльдара «учитель».

Мельтем и сама понимала, что, упорствуя, смешно преувеличивает совершенно неважные вещи и наживает врагов из-за ерунды, но слово было сказано, и ничего поделать с собой она не могла. Уступить означало теперь признать поражение, дать Эльдару и его жене, которых она считала бездарностями, случайно зацепившимися за возможность работать в Измире, повод торжествовать и злословить – и Мельтем с каким-то подростковым упрямством стояла на своем.

– Нам скоро на сцену, на прогон, а у нас… – она беспомощно развела руками, зная, что Эльдар, с его самомнением, не упустит возможности вмешаться.

– А что же ваш литовец знаменитый вам не поможет? – ехидно усмехнулся пожилой хореограф, важно, с всезнающим видом оракула входя в класс. – Разве его не для этого выписывали? Платят сумасшедшие деньги – и за что?! За имя на афише?! Как будто мы сами не могли тут «Лебединое» сделать! Все равно все делаем мы да Нелли, а эти приезжие зачем? Ну, давайте, девочки, показывайте.

«Во-первых, деньги не сумасшедшие, – мысленно возразила Мельтем, включая музыку, – очень даже смешные деньги для человека с мировым именем. К тому же, их еще придется с Романом этим делить… и что он ничего не делает, неправда. И это «мы» прекрасное – а кто больше всех возражал против постановки? Если бы не Нелли с ее энергией да не ее муж, никто бы к нам не приехал и никакого «Лебединого» не было бы! «Мы все делаем!» Наглость какая! Интересно, он уже знает, что Шевкет начал кого-нибудь на его место присматривать?»

– Стоп! Стоп! – закричал Эльдар, прервав ее сердитые размышления. – Что это у вас такое вот здесь? Ну-ка, еще раз! Дверь закройте, пожалуйста! Сколько раз говорить, чтобы во время класса никто…

– Эльдар, это… ты извини, но… – залепетала суетившаяся у двери Нина, – это из полиции… господин Кемаль, вот…

– Извините, пожалуйста, – вежливо, но решительно сказал вошедший за ней мужчина, – я отниму у вас совсем немного времени. Речь идет об убийстве…

«А оно важнее вашего балета, и ваших репетиций, и амбиций, и всяких па-де-де! – мысленно позволил себе договорить Кемаль. – Можно подумать, этот их спектакль – самое главное в жизни! Мне еще этого красавца принца поймать надо и с главным их потолковать, так что через час надо вернуться в театр, потом собрать все их показания и привести в пристойный вид… подумаешь, урок балета у подростков – дело какое!»

– Господин Эльдар, вы говорите по-турецки, да? Не будете возражать, если мы обойдемся без переводчика?

– Конечно, обойдемся! – тут же вмешалась мадам Нина, с которой он столкнулся в коридоре. Как она успела добежать под дождем до консерватории быстрее, чем он доехал на машине, озадачило Кемаля, и он, увидев ее, в первый момент даже подумал, что обознался и что все пожилые иностранки носят такие пушистые серые шали. Однако сладкая улыбка быстро развеяла его сомнения, Нина под предлогом помощи приклеилась к нему намертво и довела до класса. Теперь надо как-то от нее избавиться, а это, судя по всему, не так просто. – Эльдар прекрасно знает язык, даже лучше меня, да, милый? Мы столько лет в Измире работаем, все здесь знаем… но с таким ужасом еще не сталкивались! Все как нарочно… просто кошмар!

– Почему «как нарочно»? – либо она не так хорошо владеет турецким, как хочет изобразить, либо это нельзя пропустить: то ли случайная и не простая оговорка, то ли предназначенное ему, хитро оформленное послание. – Что вы имеете в виду?

– Ах, для вас это неважно, но мы, артисты, люди творческие, суеверные… для нас все эти знаки…

– Какие знаки, Нина, что вы несете? – видимо, это и есть жена главного хореографа – одна из сторон любовного многоугольника, услужливо вычерченного для него любезной сплетницей.

Что ж, возможно: дамочка явно из тех, кто усиленно молодится и своего не упустит, вон как вышагивает, несмотря на полноту, глаз не отведешь. Миловидное лицо было старательно заретушировано тональным кремом, брови выщипаны, на веках как минимум три оттенка теней, форма губ создана ярким карандашом – среди бела дня, на работе, ради чего? Или это сцена и привычка к гриму так на них действует?

– Не говорите глупостей, Нина, их после этой статьи и так будет выше крыши!

– Мельтем, ты бы повежливей со старшими! – недовольно поджал губы Эльдар.

– Что за статья? – напрягся Кемаль. – В утренних газетах вроде бы ничего не было.

– Как же не было? Вот, пожалуйста, не на первой полосе, конечно, но…

Так, интересно. Не местная газетка, не бульварная пресса, приложение к очень солидному изданию, когда же они успели?

– Вы позволите? – завтра это будет подхвачено и растиражировано всеми, журналисты со своими камерами и диктофонами притащатся в участок и будут путаться под ногами, потом примутся за всех артистов и родственников жертвы, потом начнут обвинять полицию в тупости, лени и непрофессионализме, начальство взбесится и будет требовать ежедневных отчетов, дергая всех по пустякам… как будто это может на что-то повлиять или что-то изменить.

Странный ритмичный топот заставил его оторваться от примитивно рассчитанной на эффект статьи и оглянуться.

Четыре девушки, почти девочки, сцепив руки, как играющие в лошадок дети, быстро и слаженно перебирали ногами и переводили головы то вправо, то влево, становясь от этого похожими на настоящих нетерпеливых лошадок, постукивающих копытами-пуантами. Видимо, им было сложно поймать ритм без музыки, и они шепотом считали – «раз, два, три, четыре».