Однажды я наткнулась на куст сочных ягод и присела, чтобы поесть. Недалеко от меня находилась скрытая от глаз равнина. Я была так занята наполнением мешка, что не сразу заметила: рядом со мной больше не было Лунного Света и Рваного Уха. Занятая сбором ягод, я спокойно срывала их и складывала в сумку.

Такие моменты, когда от голода забываешь про осторожность, порой оказываются гибельными. Я не заметила, как пришла беда.

Внезапно я услышала пронзительный женский крик: «Нет… Нет…»

Я бросилась в кусты и увидела мужчину в немецкой форме буквально в нескольких метрах от меня, так близко, что я бы столкнулась с ним, если бы пробралась через заросли лакомства. Я тихо ползла вдоль кустов, которые стали своеобразной стеной между немцем и мной. Я знала, что нахожусь неподалеку от леса, что на равнине живут люди, зато я ничего не знала о том, что тут есть немцы. Значит, эта местность была куда опаснее, чем я думала. За мной был склон, передо мной кусты, я стояла на коленях и наблюдала.

Кричала девушка, лежавшая на земле, мужчина в форме разрывал на ней одежду, она пыталась защититься, а он бил ее изо всех сил. Я видела, как движутся его белые руки и ноги. Немец, поваливший девушку на землю, накинулся на нее, а она выла, как раненый зверь. От дикого крика у меня замерзла кровь в жилах. Я была парализована. Конечно, прежде я никогда не видела изнасилования, я знала об отношениях полов только по наблюдению за животными, но я прекрасно понимала, что происходит. Я никогда не слышала, чтобы волчица выла от боли в момент спаривания.

Потом мужчина встал, его член был в крови. Девушка неподвижно лежала на земле. Немец застегнул штаны и плюнул на нее. Потом он достал пистолет и выстрелил ей в голову. Хладнокровно. Я прекрасно видела все его движения, подчиненные страшному ритму. Одеться, плюнуть, достать оружие, выстрелить. Как будто он считал: один, два, три, четыре.

Это была не та война, которую я узнала у польских партизан, это было беспричинное убийство невинной девушки, совершенное будто для тренировки. Эта чудовищная сцена стала частью моих кошмаров. Я окаменела от страха.

А потом я отступила назад, почти не дыша от ужаса, и уперлась спиной в камень. Я не могла ни убежать, ни напасть на этого солдата, а немец развернулся в мою сторону, должно быть, он услышал шум.

Я практически легла на спину, держа один из ножей наготове — острое лезвие, настоящий кинжал — и тихо ждала, вытянув руки вдоль туловища: нож прижат к правому бедру, глаза закрыты.

Я сказала себе: «Я не хочу умирать, ты меня не получишь, сволочь».

Я слышала, как он приближается, листья хрустели под его сапогами. Он раздвигал кусты. Я лежала неподвижно, с закрытыми глазами — он должен был поверить в то, что я мертва. Мне самой начало казаться, что я стала холодной, замороженной. Затем я услышала дыхание солдата прямо надо мной, почувствовала его запах и подумала: «Сейчас или никогда!» Я резко вскочила, одновременно выбросила лезвие вперед, изо всех сил воткнув немцу в живот.

Он схватился руками за нож, но я выдернула его, отпрыгнув назад. Руки солдата залила кровь, а я, словно ослепленная, вонзала лезвие снова и снова. Он пытался выхватить оружие из-за пояса, и я, не задумываясь, ударила его в лицо. Лезвие ножа вошло в его щеки, в горло, меня забрызгало кровью, я обезумела. Немец был на последнем издыхании. Он посмотрел мне в глаза. Это было ужасно, потому что в них я увидела смерть, ее лицо. Мужчина согнулся. Я ударила его в затылок. Все, он больше не шевелится, я могу перевести дух.

Я была вся покрыта кровью, даже во рту был ее вкус. Но я все еще была здесь, живая, зубы сжаты от ненависти, нож весь в крови, и говорила себе: «Если он шевельнется, я снова его ударю».

Я пнула немца, чтобы проверить, действительно ли он умер, и заметила, что потеряла ботинок. Не знаю, где он соскочил. Немец не реагировал на удары босой ногой. Тогда я потрогала его рукой, чтобы окончательно удостовериться. Он на самом деле был мертв.

Я вытерла нож о его форму, привела в порядок свой мешок, немного побродила вокруг в поисках ботинка, потом забрала у немца часы как бесполезный трофей. Я не осознавала, где нахожусь и что делаю. Словно безумная, я принялась бегать кругами среди деревьев. Внезапно я остановилась:

— Что же я делаю? Что произошло?

Я упала на колени, рыдания рвались из горла. Я была на грани того, чтобы взорваться или завыть, когда увидела, как Лунный Свет и Рваное Ухо приближаются ко мне. Они нежно лизнули меня в лицо, будто успокаивали, но я все поняла. По их мнению, я только что убила жертву, на мне была ее кровь, а у них был обычай облизывать друг друга после растерзания добычи. Я была волком, одним из них.

Когда я вспоминаю об этом, все произошедшее кажется мне невероятным. Мне не десять лет, я не я, я сошла с ума от ненависти к этому убийце и готова была плакать от шока. Меня мутило от вкуса крови, тогда как волкам он нравился. Их реакция показала, что я волк среди волков и только что убила свою первую жертву — и это вернуло мне равновесие.

Я окунула горящую голову в ручей, сняла куртку, мешок, все, что было на мне, чтобы помыться. Волосы склеились, стали липкими. Ручей помутнел от земли и крови. Я разогнала грязь, чтобы напиться чистой воды, а рядом со мной пили мои волки. Я чувствовала себя могучей, сильной, гордилась тем, что совершила. А когда два моих спутника завыли, я завыла вместе с ними. Я была жива! Я, Мишке, была жива! Я снова видела, как падает тот человек, и радовалась ненависти, которая охватила меня: «Удар за девушку, удар за моих родителей, удар за мои несчастья… удар за всех убитых…» Я чувствовала себя победителем. Волки видели, как я убиваю жертву, я выросла в их глазах. Я окончательно стала зверем.

Вот так я думала. Я пала духом гораздо позже, когда наступила ночь. Я не могла забыть глаза фрица в тот момент, когда воткнула ему нож в живот.

Глаза, широкие от удивления. Он хотел вытащить нож, я угадала его намерения и сделала это одновременно с ним, оросив ему руки кровью, а потом ударила снова. Он потянулся за пистолетом — я опередила его.

Откуда во мне взялась эта сила? Ненависть? Храбрость? Страх? Инстинкт выживания? Я или он. В нормальной схватке один на один я бы не выжила. Если бы я не притворилась мертвой, холодной, как камень, перед тем как вскочить и вонзить ему лезвие в живот, я бы не смогла его победить. Но видеть, как смерть, принесенная тобой, появляется в глазах человека, невыносимо тяжело. Даже мучительно, потому что возбуждение от схватки за жизнь подействовало на меня как электрический заряд. Я слышала дыхание этой сволочи, видела его страх. И я ликовала! Чем больше лилось крови, тем сильнее я била. Я была жизнью, побеждающей смерть, мстящей за издевательства над той несчастной девушкой. Я была пьяна от мести, и хотела жить, я так хотела жить!

Мне не хватило духу взглянуть на бедную девушку. Я даже не подумала об этом. Я знала, что она мертва, и в тот момент все мои мысли были о сумасшедшей победе с ножом в руках. Не знаю, что я сделала потом с этим ножом. Я помню, как механически вытерла его, как искала свой ботинок, а потом — провал, я бегала как безумная, должно быть, я его потеряла. Я теряла множество ножей, падая или убегая. А потом находила новые. То же самое с обувью, покрывалами и едой. Я делала запасы, защищаясь от страданий, холода и голода. Сегодня мои ножи тщательно спрятаны в надежных местах, будто за углом моего дома может оказаться нацист. Когда муж спрашивает меня, кого я боюсь после стольких лет, я отвечаю: «Всех».