Они принялись покусывать меня за руки, носиться вокруг и прыгать мне на спину. Наконец старая волчица заметила меня. Она поднялась, а волчата быстро укрылись в пещере. У меня было такое чувство, будто она сказала им: «Что это вы творите? Опять глупостями занимаетесь?»

Мой запах не предвещал явной опасности, во всяком случае, старая и медлительная волчица не выражала тревоги. Она подошла, чтобы рассмотреть и обнюхать меня целиком: голову, волосы, ноги и попу. Волчица выглядела заинтересованной, но не агрессивной. Думаю, она учуяла скорее звериный запах, чем человеческий. Возможно, на мне еще сохранился дух Риты и ее самца. Затем волчица отошла и села рядом с малышами. Она наблюдала за мной. Я не двигалась до тех пор, пока волчата не подбежали ко мне и не принялись толкать меня мордочками, чтобы поиграть. Самый храбрый первым начал тянуть меня за штаны и обнюхивать мешок, с которым я никогда не расставалась. Он до сих пор был крепко привязан, это же мое единственное имущество… Другие волчата последовали его примеру. В моем мешке лежал сыр — во всяком случае, что-то похожее на сыр, твердое, сухое, желтое и безвкусное (то, что я называла вкусом голода). Очень многие съедобные вещи обладали вкусом голода. Крайне редко мне удавалось стащить что-нибудь вкусное, например яйца или кусок конины. Не знаю, где я смогла стащить кусок масла. Я давным-давно его не ела. Я разделила масло на маленькие порции, чтобы растянуть на несколько дней. Волков оно очень заинтересовало. Тогда я сказала им:

— Вам нравится мой мешок? Ой, нет, он мне нужен, мне… Сейчас мы поделимся.

Волчата с радостью проглотили крошечные кусочки угощения. Они играли, кусали меня за уши, за нос, за руки, с разбегу прыгали мне на спину. Я была счастлива, очарована, потому что нашла жизнь — такую, какой она должна быть, в полном согласии с животными.

Старая волчица, которую я назвала няней, не считала меня опасной и разрешала играть с малышами. Она не была агрессивной, это было понятно по ее поведению. Животные ведут себя по-особенному. Повадки, манера держаться, взгляд — все это, так же как и лицо, выразительно передает приветливость или агрессию, опасение или беспокойство, а также волнение. Я хорошо знала волков. Старая «няня» наблюдала за нами, всем своим видом говоря: «Все хорошо, я не волнуюсь, вы играйте, а я присмотрю».

Это прекрасно показывала поза, которую она приняла — спокойно улеглась, вытянув лапы. Волчата съели все куски сыра и принялись снова обнюхивать мой мешок. Они пытались вцепиться в него из-за запаха еды, поэтому мне пришлось защищать свою сумку. Малыши играли с моими ботинками, рукавами, курткой, и я не знаю, сколько времени провела там, наблюдая за ними, пропитываясь их запахом, покусывая их за ушки. С тех пор как умерла мама Рита, мне не хватало волчьего запаха. Мне так хотелось стать одним из этих веселых детенышей, которых любили и оберегали в лесном логове. Конечно, я выросла с тех пор, как отправилась в путь, но мне постоянно не хватало еды, я страдала от кошмаров и лишений. Иными словами, мне все еще было семь лет, и меня преследовала несбыточная мечта оказаться в звериной шкуре и, как животные, обрести мех, свободу, превосходство и силу.

А потом пришли взрослые. Большие волки. Серый самец, с ним еще один, а позади — две самки, и все четверо с любопытством стали меня рассматривать. Четыре больших неподвижных волка пристально смотрят на меня, выжидая, а я не знаю, что делать. Самцы непредсказуемы, партнер Риты в самом начале угрожал мне клыками и рычал. А эти волки ничего не говорят, может быть потому, что их много и они уверены в себе, а перед ними всего лишь странный зверь, играющий с их детенышами.

Потом одна самка повела себя совсем как мама Рита: она вдруг осторожно приблизилась ко мне. Обнюхала с ног до головы, как старая волчица, несколько раз грубо толкнула мордой, чтобы удостовериться, что я пахну нормально и не представляю опасности для нее, для малышей, и для остальных тоже. Совсем близко я видела ее клыки, губы, чувствовала ее дыхание на моем теле — и мне не было страшно.

Пусть неосознанно, но я всегда испытывала безграничную любовь к волкам, она живет во мне и сегодня. Если бы я боялась или хотела сбежать, они бы уловили это, так как чуют злость, страх, желание скрыться. Именно это провоцирует нападение. Мама Рита не причинила мне зла, и я не думала, что другая волчица может меня обидеть. Я не была ни агрессивной, ни испуганной.

За этой волчицей стояли два самца и самка, и когда она закончила свою проверку, волки с ворчанием приблизились ко мне, совсем как когда-то черный волк Риты. Я сразу же улеглась на спину и начала тихонько скулить, а серая волчица встала надо мной, растопырив лапы. Самцы и самка бродили вокруг нас, казалось, что они советуются друг с другом. Я не двигалась, церемония принятия проходила нормально.

А потом серая волчица отвлеклась, потому что к ней подошли малыши, она занялась ими, нежно толкала их мордой, а остальные оставили меня в покое.

Повинуясь инстинктам, я вела себя так же, как с Ритой и ее партнером: долгое время лежала на спине, «лапами» кверху, посреди этих великолепных животных. Надо мной мелькали их большие зубы, чудесные глаза, я чувствовала скорее восхищение, чем страх. Я хотела, чтобы они приняли меня, мечтала стать одной из них и поэтому вела себя хорошо — как следует среди них. Я прекрасно знала, что с животными нельзя обходиться грубо. Дедушка сказал мне это в первый же день, когда я пыталась поймать курицу, чтобы погладить ее: «Никогда нельзя заставлять животных, они должны сами прийти к тебе, и они придут, когда захотят». Теперь я применяла на практике простые уроки, на которых была воспитана. В это смысле я не видела никакой разницы между курами и волками: общение зависело от терпения и уважения. «Я принимаю тебя, если ты принимаешь меня».

Малыши вернулись ко мне, они снова хотели играть. Но я должна была вести себя с ними гораздо спокойнее, я следила за взрослыми, наблюдала за их реакцией. Я знала по собственному опыту, что самцы ведут себя совсем не так, как волчицы, и их реакция зависит от вожака. Я пока не знала, кто глава найденной семьи, но это было лишь вопросом времени и наблюдения. Я буду слушаться, если он потребует послушания.

Я решила остаться здесь, в этой большой семье. Если опять придут охотники, то справиться со стаей будет гораздо труднее, чем с одним или двумя волками. Конечно, это была лишь иллюзия, ведь человек — самый ужасный хищник.

И все равно я чувствовала себя защищенной с ними. Крестьянин, который застрелил Риту, в моих глазах был куда опаснее, чем волк. Ведь даже такое великолепное животное не смогло причинить ему вреда. Мало-помалу я расположилась перед пещерой с волчатами. Она была достаточно большой, чтобы укрыть детенышей и их мать. Я бы тоже могла туда войти, но чувствовала, что волчице это не понравится. Волчата играли у меня на спине, я каталась по земле вместе с ними, позволяла им делать все что угодно. Иногда это доставляло мне довольно большие неудобства, но мне было так хорошо, просто незабываемо, несравнимо ни с чем.

Мать пришла покормить малышей. Прежде я никогда не видела, как волчица срыгивает мясо для детенышей. Это было просто очаровательно: малыши облизывали ее пасть до тех пор, пока не получали все, что она им принесла. Через несколько дней я умирала от голода, потому что не хотела их покидать, а поблизости были лишь ручей, чтобы я могла напиться, и какие-то белые червяки. В мешке больше ничего не было. Мне нужно было поесть. Волчата были здоровыми, сытыми, и мне тоже хотелось попробовать то, чем их кормили. Меня рвало от червяков и тухлятины, меня мучили желудочные колики и судороги — но я выжила. Я не видела причин, по которым меня не могла покормить волчица. Я слишком хотела есть. Несколько раз я порывалась уйти, поискать что-нибудь, но спрашивала себя: «Если я уйду, то что найду, когда вернусь? И как они меня примут? Сейчас я здесь, они не причиняют мне вреда, но потом все может измениться». Если я вернусь, а тут будет только самец, он может не обрадоваться тому, что я его потревожила. Я осознавала, насколько хрупким было счастье находиться в стае. И я не хотела его терять.