– Все вместе, – загадочно сообщила Энн. – Связь не работает, я не могу понять, что происходит, но мне приходят странные сообщения. Падает все, причем на тысячи пунктов сразу – Доу-Джонс, S&P, NASDAQ, NYSE, Рассел…

Марк побледнел:

– Такое может быть только…

– …только в случае войны, – подтвердила его догадку Энн. – Да и то… Токийская и Лондонская биржи полетели за нами, а Шанхай, Москва и Берлин стабильны.

– Может, до них еще не дошло? – предположил Марк. – Я переоденусь, не возражаешь?

– Да ради Бога, – отмахнулась Энн. – Что делать будем?

– Ничего, – ответил Марк, расстегивая рубаху. – Вообще не понимаю, чего ты паникуешь.

– Вы считаете, что ничего страшного не происходит? – удивилась Энн.

– Знаешь анекдот про старую и молодую проститутку? – спросил Марк, отбросив пижамную рубаху на постель. – Не знаешь, тогда слушай. Как-то раз в бордель пришел посетитель. Взял молодую проститутку, и через пять минут она вылетела из номера с криками: «Ужас! ужас!» Стали ее расспрашивать, но она только повторяла «Ужас! ужас!».

Тогда к клиенту отправилась проститутка со стражем. Весь персонал ждал, что будет дальше. Прошло десять минут, двадцать, полчаса, час… наконец, из номера показалась женщина. Обвела взглядом сгорающих от любопытства товарок, и сказала, закуривая:

– Ну да, ужас, конечно. Но не «Ужас! ужас!»

– Вы сравниваете меня с молодой проституткой? – нервно улыбнулась Энн.

– В каждом из нас есть что-то от этой древнейшей профессии, – философски заметил Марк. – Энн, я ценю в Вас то, что ваша голова всегда хорошо работает. Но во всякой игре, и в биржевой тоже, постоянно повышаются ставки. Наш банкомет – сама жизнь, но я эту суку хорошо знаю. Чем мы с Вами занимались последних три года?

– Диверсификацией, – буркнула Энн. – И скупкой активов более устойчивых корпораций. А сейчас мы на них теряем миллионы каждую секунду!

– Хороший инвестиционный портфель похож на весы, – заметил Марк. – Мы теряем в чем-то одном, а в другом, соответственно, приобретаем. Я не зря вбухал целое состояние в китайские и арабские ценные бумаги. Я охотно вложился бы и в русские, но там и без меня инвесторов хватает, а я не люблю толчеи. Сколько мы потеряем на американских активах, столько приобретем на иностранных. Но и это еще не все… Вы что-то хотели спросить?

– А что, по-Вашему, все-таки произошло? – Отправив брюки от пижамы на кровать, Марк с удовлетворением отметил, что Энн явно успокоилась. Более того – она даже рассматривала его с некоторым интересом, хотя, скорее, просто из любопытства.

– Катастрофа, – спокойно ответил Марк. – метеорит упал на Уолл-стрит. Или взорвался Йелоустоун, хотя мы, наверное, почувствовали бы. А, может, и, кстати, более вероятно – наш дружище Гарри что-то нахомутал, или его друзья-вояки где-то накосячили, и злой двойник того, что сейчас у нас в крови, вырвался на волю.

– Вы так спокойно об этом говорите, – с каким-то восхищением сказала Энн.

Марк пожал плечами:

– А зачем мне нервничать? Я не сказал главного. Вы же знаете, что на бирже за нас работают программы. Они работают прямо сейчас, сохраняя тот самый минимум деловой активности. И скупают то, что мы скупали перед этим – совсем по дешевке, потому, что у большинства программ других контор автоматы настроены по тупой схеме «падает – продавай». Крупные холдеры вообще не слишком умны, им деньги заменяют мозги. Так что, когда все закончится, мы станем собственниками того, на что только облизывались.

– А что толку от этого? – спросила Энн.

Марк отметил, что его подчиненная продолжает за ним посматривать, и не спешил одеваться, хотя в другое время, возможно, стеснялся бы своей наготы. Он был вовсе не Аполлоном, хотя и старался держать себя в форме.

– Если это вирус, о котором нам вчера с таким упоением рассказывал «дружище Гарри», боюсь, от Америки мало что останется. Что толку иметь контрольный пакет акций в полностью вымершей стране?

Марк успокаивающе улыбнулся:

– Не все так страшно, как кажется. Америка большая; конечно, большинство народу живет на побережьях, и там смертность будет ужасающей… Но центр страны будет иметь фору. Надеюсь, прошлая эпидемия нас чему-то научила. Гарри все правильно рассчитал – месяц страну будет лихорадить, а потом мы сойдем с корабля и снимем сливки.

Энн поёжилась:

– Мне страшно. Умрет столько народу…

– Это жизнь, – пожал плечами Марк. – Был такой философ, Мальтус. Его заклеймили за негуманность, но, по-моему, он был просто предельно рационален. Народу слишком много. Причем, что хуже всего, больше всего бесполезных людей. Мы со своим гуманизмом остановили естественный отбор. Раньше выживали самые умные, но мы решили спасать всех – и человечество ослабло и поглупело. Нужна встряска, понимаете? Нужно отсеять все лишнее, весь балласт. Америка заплыла жиром, ей время сбросить лишний вес. А мы, вместо этого, пошли на поводу у бездельников. BLM, все такое… позор. Программа конструктивной репарации – по сути, капитуляция волков с Уолл-стрит перед овцами из Бронкса. Волки растеряли зубы, а овцы ими обзавелись, вот и все. Но я не из тех, кто мечет бисер перед свиньями.

– Вы говорите, как политик, – сказала Энн. – А я думаю, как человек. Мне жаль тех, кто погибнет.

– Жалость – очень болезненная штука, – сказал Марк. – Когда-то мне тоже было жаль всех. Пока я не понял, что меня жалеть никто не будет. И Вас тоже. Почему Вы летали на работу в аэротакси? Почему не гуляли по Манхеттену? И Вам по-прежнему жаль этих людей?

Энн не отвечала.

– Я хочу в душ, – сказал Марк, глядя ей прямо в глаза. – Если хотите, можем продолжить наш разговор там. Надеюсь, вид голого босса Вас не смутит?

– Вы неплохо выглядите, – заметила Энн. – Но…

– Мир меняется, и мы вместе с ним, – спокойно сказал Марк. – Мы не должны больше притворяться – разве это не чудо? Полагаю, Вы лучше приняли бы душ с Цирцеей?

Энн покраснела и спрятала взгляд, и Марк позволил себе то, о чем раньше и подумать боялся. Он подошел к Энн, и, взяв ее тремя пальцами за подбородок, повернул к себе:

– В новом мире наверху будут те, кто не боится, Энн, – сказал он. – Вы – сильная, умная, но Вы боитесь. А я не боюсь. Вы хотите Цирцею? Она у Вас будет. Я сделаю это.

– Я привыкла быть с Вами в одной команде, – осторожно кивнула Энн, вставая. – И привыкла играть по правилам. Если правила поменялись, надо научиться новым. Идемте в душ.

…Стоя под струями воды (как для яхты, душ на «Стигме-три» был вполне приличным: с хорошим напором и плавной регулировкой), они не сразу решились на продолжение.

Энн смотрела на Марка, он задумчиво глядел на свою помощницу. Без одежды она оказалась еще лучше, чему Марк ничуть не удивился. Он чувствовал, что оживает, как мужчина.