в море врезавшийся мыс, и одинокий кипарис, и благосклонного Гуссейна”» (см.: Струве Г. П. Н. Гумилев: По поводу выхода его новой книги стихов «Колчан» // Час пик (СПб.). 1991. 2 сентября). «Прежде всего мы видим среди акмеистов поэтов, отношение которых к окружающим их предметам и любование ими носит на себе печать <...> романтизма. Романтизм этот, правда, не мистический, а предметный, и в этом его коренное отличие от символизма. Такова экзотическая поэзия Гумилева <...> Гумилев влюблен в эти экзотические предметы окружающего мира чисто по-земному, но любовь эта насквозь романтична» (Ежов-Шамурин 1925. С. XXVI). Гумилев «нанизывает <...> магические имена арабских сказок в своем “плаче о Леванте” <...> Подходы Гумилева к арабской теме — это именно перебор вокабул, обживание чужих наречий в ожидании героя» (Тименчик Р. Д. Николай Гумилев и Восток // Памир. 1987. № 3. С. 125). Ю. В. Зобнин приводит ст-ние в качестве стихотворного «манифеста» «философии движения» Гумилева (Русский путь. С. 18).

Ст. 1–6. — Ср.:

Мы всё, мы всё переживем,

Что было близко лучшим душам,

И будем плакать о былом,

И клятвы давние нарушим.

(В. Я. Брюсов. «Строгое звено»)

Ст. 5–6. — Вероятно, имеются в виду «цепи Гименея», «узы брака»: ст-ние создавалось в первый месяц супружеской жизни поэта. Ст. 8. — Кипарис является, в ряду присущей ему символики, священным деревом Зороастра; возможно, эта деталь пейзажа, выведенного в ст-нии, оказывается символом ницшевской «страны блаженных» — цели путешествия Заратустры («Так говорил Заратустра»). Ст. 13. — Багдад — столица нынешнего Ирака, является местом действия сказок «1001 ночи». Ст. 14. — Синдбад (Синдбад-мореход) — персонаж цикла сказок «1001 ночи», был одним из любимых героев Гумилева, в котором воплощался гумилевский идеал поэта-странника. Ст. 18. — Бассора (Басра) — город на юге Ирака. Ст. 22–24. — Рок (Рух) — сказочная птица персидской мифологии, тождественная египетскому и европейскому Фениксу, гнездящаяся в уединенных местах; обладает мистической силой. Столкновение путешественников, возглавляемых Синдбадом, с птицей Рух — сюжет одной из историй «1001 ночи». Ст. 26. — Джины (джинны) — злые духи мусульманской мифологии, упоминающиеся в сказках «1001 ночи». Ст. 30. — Гарун-аль-Рашид (766–809 гг.) — арабский халиф, прославившийся богатством, щедростью и любовью к приключениям, один из персонажей сказок «1001 ночи». Ст. 32–36. — Смирна (Измир) — город в Турции; упоминание о герое ст-ния как о паломнике (а не путешественнике-туристе) может быть истолковано как намек на «масонский подтекст»: Смирна была местом конвенций одной из высших степеней розенкрейцеров (см.: Богомолов Н. А. Оккультные мотивы в творчестве Гумилева // Н. Гумилев и русский Парнас. С. 47). Ст. 42. — Левант — общее название стран, прилегающих к восточной части Средиземного моря (Сирия, Ливан, Египет, Турция).

5

Антология изд-ва «Мусагет». М., 1911, ЧН.

ЧН 1936, СС 1947 II, Изб 1959, СС I, СП (Волг), СП (Тб), СП (Тб) 2, БП, СП (Феникс), Ст ПРП (ЗК), Ст ПРП, ОС 1989, Изб (М), Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап 1991, СС (Р-т) I, Изб (Х), ОС 1991, Соч I, СП (XX век), СПП, СП (Ир), Круг чтения, Carmina, Ст (Яр), Изб (XX век), Изб 1997, ВБП, МП, Аврора. 1987. № 9.

Дат.: май 1910 г. — по датировке В. К. Лукницкой (Жизнь поэта. С. 113).

Написанные весной 1910 г. в Париже четыре ст-ния — «Военная» (№ 5), «Пять быков» (№ 6), «Невольничья» (№ 7), «Занзибарские девушки» (№ 8), — вошедшие в ЧН под общим названием «Абиссинские песни» (с указанием порядкового номера перед каждой песней), являются оригинальными произведениями Гумилева (Жизнь поэта. С. 109). В критической литературе данные ст-ния отождествляются с «Абиссинскими песнями, собранными и переведенными Н. Гумилевым» (рукопись в архиве М. Л. Лозинского, впервые опубликована: БП. С. 478–483). Вероятно, подобные недоразумения начались уже в 1911 г., так что сам Гумилев, рецензируя «Антологию изд-ва “Мусагет”», счел нужным оговорить: «Четыре абиссинские песни автора этой рецензии написаны независимо от настоящей поэзии абиссинцев» (Аполлон. 1911. № 7. С. 76). Об атрибуции «Абиссинских песен» и переводов см.: Тименчик Р. Д. «Над седою, вспененной Двиной...»: Н. Гумилев в Латвии // Даугава. 1986. № 8. С. 119; Эльзон М. Д. Комментарии // БП. С. 603; Давидсон А. Б. Муза Странствий Николая Гумилева. М., 1992. С. 137. О причинах подобных контаминаций оригинальной гумилевской поэзии с переводами абиссинского фольклора писал Н. Н. Скатов: «Романтическая мечта есть то, что разлито в мире, чем может быть одержим каждый. Стихов, прямо об этом говорящих, немного, но они есть, свидетельствуя о незамкнутости мира гумилевского романтического героя, казалось бы, столь исключительного. Потому-то, когда поэт писал об Африке, сам угол зрения оказался необычным. Абиссинские стихи стали не стихами об абиссинцах, а, так сказать, стихами абиссинцев (воина, невольника, любовника), довольно условных, конечно, но все же не бесплотных» (СП (Феникс). С. 10). В современной Гумилеву критике «Абиссинские песни» встретили единодушное одобрение. «...В переложениях абиссинских песен Н. Гумилева — яркая красочность и большое мастерство», — отметил В. Я. Брюсов (см.: Русская мысль. 1911. № 8. Отд. III. С. 16). «Необыкновенной свежестью проникнут цикл “Абиссинские песни” Н. Гумилева. Эти четыре песни <...> чаруют своим девственным простодушием», — писал С. М. Городецкий, добавляя, что «пятое» ст-ние (речь идет об «Ослепительном» в «Антологии изд-ва “Мусагет”» — см. комментарий к № 4) — «отравленное сплином, слишком здешнее, петербургское, немощное, особенно на фоне абиссинских песен» (Речь. 1911. 27 июня). «Большинство поэтов, уходивших на зов капризной мечты под “чужое небо”, оставалось под ним чужестранцами, любопытно глазевшими вокруг и излагавшими затем свои наблюдения в стихах, более или менее звучных. Из современных русских поэтов только двое сумели претворить свои блуждания в особый мир, живущий своей жизнью: Иван Бунин <...> и Николай Гумилев, чьи абиссинские песенки надолго останутся прекрасными образцами “экзотической поэзии”» (Олиодорт Б. Литературный четверг // Приазовский край. 1916. 6 октября. № 263). Примечательно, что в советском литературоведении «Абиссинские песни» долгое время служили своеобразной «индульгенцией» для «крамольного» Гумилева, поскольку в них усматривался некий положительно воспринимаемый «социальный» мотив (см.: Павловский А. И. Николай Гумилев // БП. С. 37). В годы легализации творчества Гумилева в СССР акценты в трактовке ст-ний несколько сместились в сторону поиска в конкретике изложения первых элементов акмеистической «вещности»: «В них, в отличие от других стихотворений, много сочных реалий — бытовых, социальных. Исключение понятное. “Песни” творчески интерпретировали фольклорные произведения абиссинцев. В целом же