— И если кто-то приблизится, сигнализация даст нам знать.

— Ясно.

— Сейчас мы сможем увидеть, как развлекается наш туманный друг.

Экран принялся светлеть, разбиваясь на фрагменты.

— Многовато камер, — проворчала ведьмачка и отодвинула кресло чуть дальше, чтобы расположиться поудобнее. — Я давно не ходила в кино. Если бы знала, что у нас места в заднем ряду, то захватила с собой попкорн.

— Тут любят кукурузу, верно? — зачем-то ляпнул я.

Девушка не ответила, жадно уставившись на проявляющееся изображение. И я не смог не заразиться ее азартом.

Экран расчертился на кубики, в каждом из которых двигались люди.

— Многовато камер, — повторил я за землячкой. — Смотри, это один и тот же мужик с разных ракурсов.

— Верно, — согласилась Вагош и по-лисьи сощурилась. — И на этих камерах он же…

Она ткнула пальцем в крохотное окошко, которое под ее ноготком тут же стало больше. Съемка велась со статичного устройства и качество было не особо хорошим.

— Скорее всего это автомат для выдачи фишек, — предположила девушка. — Вот тут видишь?

Я присмотрелся, но не смог понять, права ли она.

— Обычно такие размещают у входов, — с готовностью пояснила помощница. — Они заточены на распознавание лиц. Но при этом кадров в секунду значительно меньше. Потому и дергается все.

— А пылесосы тоже камеры имеют? — с любопытством утончил я.

— У них датчики, — терпеливо пояснила мне девушка. — А вот у бармена…

Она нашла нужный квадратик с изображением и увеличила его.

— Бармен должен быть живым, — возмутился я. — Он ведь для посетителей как психолог.

— Да тут вряд ли нужен специалист такого толка, — каким-то странным тоном произнесла девушка.

Я присмотрелся к двигающимся фигуркам перед барной стойкой и волосы на затылке слегка зашевелились.

— Это то, что мне кажется? — треснутым голосом спросил я.

— Кажется, — выдавила Вагош и с ее губ сорвалось витиеватое ругательство, состоящее из смеси русского мата и каких-то незнакомых слов.

— Что это за место?

Мой вопрос повис в воздухе. Вагош мне не ответила. Она увеличила изображение, чтобы мы смогли рассмотреть тело девушки, лежащее на барной стойке. Поначалу я подумал, что девица одета в красное платье и развалилась на столешнице, совращая кого-то из посетителей.

Но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что перед барменом лежит мертвячка. Девушка была обнажена и испачкана кровью. Ее голова была повернута в сторону зала, по которому прогуливались гости. Они с любопытством посматривали на несчастную. Пока кто-то не приблизился.

— Это он, — словно сквозь вату до меня донесся голос Вагош.

— Эрон, — сухо подтвердил я.

Британец подошел к стойке и забрался на высокий стул. Бармен положил на живот девушки круглую подставку, на которую поместил запотевший стакан. Мертвячка заменила ему стол. Эрон с усмешкой осмотрел этот жуткий «предмет мебели» и щелкнул пальцами, привлекая внимание робота.

— Звук есть? — резко уточнил я.

— Сейчас выделю эту камеру, — быстро среагировала Вагош.

Через пару секунд послышался голос британца, который зачем-то говорил на русском.

— Подай-ка мне, любезный, ржаные сухарики с хреном.

Я подумал, что бармен сейчас заявит, что подобного в меню нет, но тот сказал женским голосом:

— Также есть с горчицей и тмином.

— Хрен мне дай, — ощерился мужик и загоготал собственной кривой шутке.

— Хрен вам с сухариками, — бармен протянул клиенту тарелочку с закуской.

— А ты хороша.

Было непонятно, к кому обратился мужчина. Я надеялся, что он говорит с обслуживающим аппаратом. Но тут Эрон почти ласково погладил труп, отбросив волосы от ее лица и поворачивая безвольную голову к себе.

К Эрону подошла невысокая женщина в платье из золотых цепочек. Бармен сфокусировал камеру на втором клиенте, и я сумел рассмотреть ее кожу сквозь украшения. Дама была облачена только в полоски из металлических звеньев, что не делало ее красивой. Скорее пошлой и мерзкой.

— Она из тех, кто продает себя, — подтвердила мои подозрения Вагош.

— Миры разные, а нравы… — тут я сглотнул горькую слюну и поправил сам себя, — но на трупах у нас не пируют.

— Как знать, — философски заметила моя подруга.

Меж тем на экране текла обычная беседа между клиентом и жрицей любви. Эрон окинул девицу цепким взглядом и вернул свое внимание мертвячке. На нее он смотрел иначе. Кажется, что холодное бледное тело его привлекало куда больше.

— Мы можем взять ее с собой, — неожиданно заявила проститутка. — Я смогу вернуть ей возможность двигаться, а ты вновь ее убьешь.

— Ты некромантка? — Эрон оживился и облизнулся. — Эта твоя кукла?

— Может быть твоей на пару часов.

— Насколько она свежая?

— С утра еще умоляла не бить ее, — хохотнула девка в золотом и хлопнула себя по крутому бедру. — А потом хрипела и сипела…

Британец наклонился, чтобы принюхаться к телу и затем хищно уточнил:

— Кто ее уже успел попользовать?

— У нее взяли кое-что из органов. Но пока еще не брали в красные комнаты. Ты будешь первым, господин.

— Беру, — сипло выпалил Эрон.

— Гребанный ублюдок, — с ненавистью прошипела Вагош, сузив глаза.

Смотреть, что делает британец в красной комнате, мне не хотелось. Но Вагош нашла изображение нужного помещения, где клиент уже развлекался вовсю. Тут нам не понадобился робот. Несколько камер с хорошим разрешением во всей красе показывали происходящее.

Девка в золотом стояла у окна, смоля длинную трубку. Свободной рукой она делала странные пасы, словно разгребала что-то в воздухе растопыренными пальцами. Баба показалась довольно уродливой, когда с ленивым безразличием посматривала на клиента и его забаву. На ее запястьях сияли странные браслеты, от который по комнате носились пурпурные искры. Эрон развлекался с ожившей девицей, которая судорожно вздрагивала от каждого его движения. Она взмахивала руками и низко выла. Но на бледном обескровленном лице не было никаких эмоций, кроме намека на удивление. Некромантка была ненастоящей. Бедная девушка была мертва и души в ней не было. Но тело двигалось, словно марионетка, подчиняясь движению ладони путаны.

Но даже если Эрон и понимал это, то не возмущался. Урода все устривало. К горлу подкатил спазм, и я с трудом удержал рвотный позыв:

— Зачем тебе это? Видно же, что этот британец больной ублюдок.

— Потому что сейчас выродок сам идёт