пропавшего. В данном случае я решил, что крупный серый самец так и не вернулся домой. В эту неделю они выли каждую ночь, и на четвертый раз я ответил. Я отозвался так, как сделал бы одинокий волк, если думал, что в стае может освободиться место для него.

Сначала мой вой встретила тишина.

И вдруг, как в сказке, вся стая завыла в ответ.

Эдвард

Волк жует ремень безопасности во взятой напрокат машине.

– Черт возьми! – говорю я, рывком убирая ремень подальше от решетки клетки. – Неужели он не научил тебя манерам?

Я оформлял на машину дополнительную страховку. Интересно, покрывает ли она ущерб от диких животных?

Я пытаюсь представить, сколько проблем меня ждет.

И никак не могу понять, как я поддался на уговоры Кары.

Утром я отправился в больницу с наилучшими намерениями, сжимая в руке найденный листок бумаги с моей подписью. Я и раньше пытался показать его Каре, но выбрал неудачное время: с утра хирург-ординатор осматривал швы, затем медсестра мыла ее губкой, потом отца отвезли на очередную компьютерную томографию, а у сестры поднялась температура. Сегодня я был намерен все же показать ей записку. Кара может считать, что я не вправе говорить за отца, но у меня есть доказательства.

Сначала я зашел к отцу – без изменений, еще одна причина поговорить с сестрой – и затем поднялся в ортопедическое отделение. Кара сидела на кровати, потная и растрепанная. Рядом с ней стояла мать. Когда я вошел, обе повернулись ко мне.

– Мне надо кое-что тебе показать… – начал я, но Кара перебила раньше, чем я протянул ей бумагу.

– Волки! – заявила она. – Вот кто ему нужен.

– Что?

– Отец всегда говорил, что волки общаются на отличном от людей уровне. А нас он не слышит, когда мы просим его проснуться. Поэтому надо отвезти его в Редмонд.

Я потрясенно заморгал:

– Ты с ума сошла? Отвезти в захудалый парк аттракционов человека, подключенного к аппарату искусственного дыхания…

– Ой, точно, я забыла, с кем разговариваю! – со злостью отрезала Кара. – Правильно, мы должны просто убить его.

Лист бумаги огнем жег меня через нагрудный карман.

– Кара, – ласково начал я, – ни один врач не разрешит взять отца на такую экскурсию.

– Тогда надо привезти волка сюда.

– Конечно, ведь волк – просто синоним стерильности. – Я повернулся к матери. – Только не говори, что ты согласна.

Не успела она ответить, как снова вмешалась Кара:

– Ты же знаешь, что отец землю перевернет, чтобы спасти животных из своих стай. Разве ты не веришь, что они сделают то же самое для него?

Она спустила ноги с кровати.

– И куда ты собралась? – возмутилась мать.

– Позвонить Уолтеру. Если вы не хотите помочь, он точно сможет.

Я посмотрел на мать:

– Ты можешь объяснить ей, что это невозможно?

Мать коснулась здоровой руки Кары:

– Солнышко, Эдвард прав.

Передать не могу, что я почувствовал, услышав эти слова из ее уст. Я всегда знал, что я главный неудачник в семье, и признание моей правоты сразило меня наповал.

Это единственное объяснение, которое у меня есть для последующего решения.

– Если я это сделаю… Если я это сделаю ради тебя и ничего не выйдет, ты выслушаешь меня?

Сестра посмотрела мне в глаза и кивнула, подписав бессловесный договор.

– Скажи Уолтеру, чтобы дал тебе Зазигоду. Мы возим его в школы. Один раз, когда он испугался, отец спас его от прыжка в окно.

Мать покачала головой:

– Эдвард, как ты собираешься…

– И он ездит на переднем сиденье, – перебила Кара. – Его укачивает.

Я застегнул куртку.

– На случай, если ты хотела знать, – сказал я сестре. – Состояние отца не изменилось со вчерашней ночи.

Кара улыбнулась. Первая улыбка, которую я увидел от сестры с тех пор, как вернулся домой.

– Это ненадолго, – ответила она.

Торговая фактория Редмонда похожа на грустный анахронизм до эпохи 3D и «Сони плейстейшн» – «Дисней уорлд» для бедняков. Зимой она выглядит еще более депрессивной, чем в разгар сезона. Парк закрыт для всех, кроме немногочисленных смотрителей, ухаживающих за животными, и похож на местность, затерявшуюся во времени. Зрелище, встретившее меня, стоило перепрыгнуть через турникет и войти в парк, подкрепило это впечатление: выцветший аниматронный динозавр со свисающими с подбородка сосульками заревел и попытался взмахнуть огромным хвостом, увязшим в снежных наносах.

Подъем по холму к волчьим вольерам оставляет странное ощущение, словно с каждым шагом я отматываю назад годы, снова превращаясь в ребенка. Когда я прохожу мимо одного вольера, пара волков провожает меня вдоль ограды, будто ожидая, что в любое мгновение я могу перекинуть им угощение в виде кролика. Старый трейлер отца стоит на вершине холма, над вольерами. Из трубы дровяной печи трейлера поднимается завиток дыма, хотя на мой стук никто не отвечает.

– Уолтер! – зову я. – Это Эдвард. Сын Люка.

От стука дверь распахивается, и я окунаюсь в воспоминания. В трейлере ничего не изменилось. Там стоит диван с поролоновыми подушками, подранными зубами бесчисленных волчат, где я перечитал десятки книг, пока отец давал ежедневную лекцию о волках посетителям фактории. Остался неизменным и туалет, где вода спускалась нажатием на педаль в полу.

Узкая кровать, где в один прекрасный день все пошло прахом, тоже стоит на своем месте.

Плохая идея. Не стоило слушать Кару. Надо вернуться в больницу… Я вываливаюсь из трейлера и слышу шуршание пырея из деревянного сарая, где хранится в морозильниках свежее мясо, которое привозят для волков. Заглянув внутрь, я обнаруживаю Уолтера в мясницком фартуке, разделывающего с помощью гигантского ножа тушу оленя. Руки Уолтера, метиса племени абенаки, ростом шесть футов и четыре дюйма, покрывают спирали тату. В детстве я в равной степени восхищался и боялся его.

Уолтер смотрит на меня так, будто видит призрака.

– Это я, Эдвард.

Он роняет нож и сгребает меня в медвежьи объятия.

– Эдвард… – произносит он. – Да ты вылитый… – Уолтер отступает на шаг и хмурится. – Он?..

– Нет, – быстро отвечаю я. – Без изменений.

Я выглядываю из сарая и встречаюсь взглядом с тремя волками, внимательно наблюдающими за мной из-за ограды. Отец часто говорил о мудрости в волчьих глазах; она обескураживает даже дилетантов при первой встрече. Волки не просто смотрят на вас – они заглядывают в душу. И вдруг мне начинает казаться, что, возможно, в настойчивости Кары есть смысл.

Я уже звонил Уолтеру прошлой ночью из дома отца и объяснил, в каком тот состоянии, но сейчас рассказываю, почему приехал и как именно, по мнению Кары, посещение волка может помочь. Уолтер слушает меня, не перебивая, но кривит губы,