из клетки одним плавным, грациозным движением и тащит меня вперед. Мне едва хватает времени, чтобы захлопнуть дверцу машины и выхватить солнцезащитные очки из кармана.

Волк делает метки у каждого фонаря, которые обрамляют дорожку до больничной двери. Я дергаю за поводок, чтобы направить его вперед, но он оборачивается и рычит на меня.

Если волонтеры у регистрационной стойки больницы и удивляются при виде слепого, который силой тащит за собой собаку, а не наоборот, они решают промолчать. Я безмерно благодарен судьбе за то, что в лифте до третьего этажа, где находится реанимация, мы едем в одиночестве.

– Молодец, – хвалю я, когда Зази ложится на пол, скрестив лапы.

Но при звонке колокольчика перед открытием двери он вскакивает, оборачивается и прихватывает меня за колено.

– Черт! – вырывается у меня. – За что?

Я наклоняюсь, чтобы посмотреть, идет ли кровь, но тут двери открываются, и за ними ждет девушка-волонтер с пачкой бумаг.

– Привет, – говорю я, надеясь отвлечь ее внимание от волка на поводке.

– Ой! – от неожиданности восклицает она. – Здравствуйте.

И я понимаю, что слепой не должен ее видеть.

Зази вдруг начинает двигаться неровной рысцой по коридору. Я стараюсь не отставать, забыв о волонтере. За нами идет сестра-амазонка. Выше меня и с такими бицепсами, что я не рискнул бы потягаться с ней силами в армрестлинге. Я видел ее в первый день в больнице, но до сегодняшнего дня она не появлялась на работе, так что сестра меня не узнает и не спрашивает о внезапной инвалидности.

– Простите, сэр? Сэр?

На сей раз я помню, что нельзя оборачиваться, пока меня не позовут.

– Вы мне? – спрашиваю я.

– Да. К кому вы идете?

– Уоррен. Лукас Уоррен. Я его сын, это моя собака-поводырь.

Она скрещивает на груди руки:

– С тремя лапами?

– Вы шутите? – Я улыбаюсь так, чтобы на щеках показались ямочки. – Я заплатил за четыре.

На лице медсестры нет ни тени улыбки.

– Прежде чем собака зайдет в палату, мы должны получить разрешение от врачей мистера Уоррена.

– Собака-поводырь может находиться во всех местах, куда допускаются члены общества и где она не представляет прямую угрозу, – цитирую я информацию, подсмотренную на телефоне в Google после покупки солнцезащитных очков на заправочной станции. – Ни за что не поверю, что больница готова нарушить закон о защите прав граждан с ограниченными возможностями.

– Служебные собаки допускаются в отделение реанимации только в особых случаях. Подождите здесь…

– Обратитесь в Министерство юстиции, – советую я, и тут Зази изо всех сил тянет поводок.

Я понимаю, что у нас не более пяти минут, пока меня не выведет охрана.

Медсестра что-то кричит вслед, а Зази тащит меня по коридору. Мне не приходится ничего ему говорить, он сам находит дверь в палату отца.

Кара прижимается к тканевой спинке кресла-каталки; мать стоит позади нее. Отец все еще неподвижно лежит на кровати, в горло вставлена трубка, другие трубки и провода высовываются из-под вафельного одеяла.

– Зази! – кричит Кара, и волк прыгает к ней.

Он ставит передние лапы ей на колени и принимается лизать лицо.

– Он меня укусил, – говорю я.

Мать забивается в угол: ей страшно находиться в одной комнате с волком.

– Он на нее не бросится? – спрашивает она.

Я смотрю на нее:

– Поздновато спрашивать.

Но Зази уже отвернулся от Кары и теперь скулит у кровати отца. Легким прыжком он запрыгивает на узкий матрас так, что его лапы стоят по обеим сторонам от отца. Он осторожно переступает через трубки и тычется носом под одеяло.

– У нас мало времени, – говорю я.

– Просто смотри, что будет, – отвечает Кара.

Зазигода нюхает волосы отца, шею. Умывает языком щеку.

Отец не двигается.

Волк повизгивает и снова лижет лицо. Он хватает зубами одеяло и скребет его лапами.

Что-то пищит, и мы переводим взгляд на аппараты у кровати. Оказывается, пора заменить капельницу.

– Теперь ты мне веришь? – спрашиваю я Кару.

Ее зубы сжаты, на лице написано упорство.

– Дай ему еще минуту! – умоляет она. – Зази знает, что папа там.

Я снимаю солнцезащитные очки и встаю перед сестрой, чтобы ей пришлось встретиться со мной взглядом.

– Но отец не знает, что Зази здесь.

Она не успевает ответить, потому что дверь распахивается и входит постовая сестра в сопровождении охранника. Я поспешно надеваю очки.

– Это все моя сестра придумала! – выпаливаю я.

– Решил сделать из меня козла отпущения, – бормочет Кара.

Медсестра в ярости.

– Здесь. На постели. Больного. Собака, – сквозь сжатые зубы выдавливает она. – Уберите. Собаку. С. Постели. Немедленно!

Охранник берет меня за руку:

– Сэр, немедленно уберите собаку.

– Я не вижу никакой собаки, – говорю я.

Сестра прищуривает глаза:

– Хватит уже притворяться слепым.

Я снимаю очки.

– Вы имеете в виду его? – Я указываю на Зази, а тот спрыгивает и прижимается к моей ноге. – Это не собака. Это волк.

Я хватаю поводок, и мы несемся со всех ног.

Больница решает не подавать в суд только потому, что социальный работник Трина встает на нашу защиту. Она единственная из всего персонала, кто понимает, почему мне пришлось привести волка в больницу. Без этого Кара даже не начнет разговор о состоянии отца и отсутствии улучшений. Теперь, когда сестра своими глазами увидела, что даже его любимые волки не могут добиться от отца никакой реакции, она должна понять, что у нас нет выбора, нет надежды.

Думаю, Зази тоже понимает, в чем дело. Он залезает в клетку без сопротивления, сворачивается клубком и спит всю обратную дорогу до фактории Редмонда. На сей раз, когда я подъезжаю к трейлеру, Уолтер выходит мне навстречу. Его лицо открыто, как пейзаж; он ждет хороших новостей, истории о чудесном возвращении отца в мир живых. Но я не могу приукрасить пробкой застрявшую в горле правду, поэтому молча помогаю вытащить клетку из машины и отнести в вольер, где у ограды нас караулит товарищ Зази. Когда Уолтер выпускает Зази, волки проскальзывают между деревьями, выстроившимися по стойке смирно в задней части вольера. Я смотрю, как Уолтер запирает первую калитку и идет ко второй. В руках он держит поводок и шлейку.

– Ну? – спрашивает он.

– Уолтер, – наконец выдавливаю я, пробуя на вкус размер и форму слов, – что бы ни случилось, у тебя все равно останется эта работа. Я позабочусь об этом. Мой отец был бы рад, что за животными ухаживает человек, которому он доверяет.

– Не заметишь, как он сам вернется и расскажет, что я сделал не так, – говорит Уолтер.

– Да, – отвечаю я. – Даже не сомневаюсь.

Мы оба знаем, что это неправда.

Я говорю, что