передняя височная доля. Мы удалили ее вместе с гематомой, чтобы уменьшить отек, давящий на мозг.

Доктор Сент-Клэр говорит, что удаление этой части мозга не повлияет на личность, но, скорее всего, будет означать потерю некоторых воспоминаний.

Каких именно?

Год, проведенный с волками в дикой природе?

Первую встречу с матерью?

Тот миг, когда он понял, как я его ненавижу?

Нейрохирург ошибался. Потеря любого этого воспоминания изменила бы отца.

Кара тянет меня за руку.

– Это же хорошо, правда? – шепчет она.

Доктор Сент-Клэр нажимает еще на одну кнопку, и изображение на ноутбуке меняется. Снимок сделан под другим углом, и я наклоняю голову, пытаясь понять, что же перед нами.

– Это ствол мозга, – объясняет врач. – Кровоизлияние проникло в продолговатый мозг и распространяется в варолиев мост. – Он указывает на одну точку. – Это та область мозга, которая контролирует дыхание. А эта область влияет на сознание. – Он переводит взгляд на нас с Карой. – С момента поступления вашего отца никаких заметных перемен не произошло.

– Разве вы не можете сделать еще одну операцию? – спрашивает Кара.

– Первую операцию сделали, чтобы убрать высокое внутричерепное давление, но сейчас мы его не наблюдаем. Проведение декомпрессионной трепанации черепа или погружение его в пентобарбиталовую кому ничем не помогут. Боюсь, что черепно-мозговая травма вашего отца… не подлежит восстановлению.

– Не подлежит? – повторяет Кара. – Что это означает?

– Мне очень жаль. – Доктор Сент-Клэр прочищает горло. – Поскольку прогноз на достойное выздоровление очень плох, необходимо принять решение о продолжении поддержания жизни.

– «Плохо» еще не означает «невозможно», – натянуто возражает Кара. – Ведь он жив.

– Формально – да, – отвечает доктор Чжао. – Но вы должны решить для себя, что значит осмысленное существование. Даже если его состояние нормализуется, чего я никогда не наблюдал у пациентов с такими тяжелыми травмами, у него не будет того качества жизни, как раньше.

– Вы не знаете, что произойдет через месяц. Или через год. Вдруг появится какой-нибудь новый метод лечения, который ему поможет, – продолжает спорить Кара.

В душе я ненавижу себя, но ей нужно это услышать.

– Когда вы говорите, что качество жизни не будет прежним, что именно имеется в виду?

Нейрохирург переводит взгляд на меня:

– Он не сможет самостоятельно дышать, есть, ухаживать за собой. В самом лучшем случае он станет пациентом дома инвалидов.

В разговор вступает Трина:

– Кара, я понимаю, тебе очень тяжело. Но если бы твой отец был здесь и слышал все, что сказал доктор Сент-Клэр, чего бы он хотел?

– Он бы хотел поправиться! – Кара уже плачет навзрыд, задыхаясь от рыданий. – Еще и недели не прошло!

– Это правда, – соглашается доктор Сент-Клэр. – Но травмы твоего отца не из тех, что проходят со временем. Вероятность того, что его состояние восстановится, меньше одного процента.

– Вот видите? – обвиняющим тоном говорит она. – Вы сами признаете, что шанс есть.

– Да, он есть, но это не значит, что его вероятность высока.

– Неужели ты думаешь, что отец хотел бы лежать под аппаратами еще год, два или даже десять лет только ради крошечного шанса проснуться и при этом остаться парализованным до конца жизни? – спрашиваю я.

Сестра в отчаянии смотрит на меня:

– Врачи тоже ошибаются. Ты же знаешь про Зази, волка, которого ты вчера сюда привозил? Он отгрыз себе лапу, когда попал в капкан. Все ветеринары говорили, что он не выживет.

– Разница в том, что папа не сможет компенсировать свои травмы, как это сделал Зази, – возражаю я.

– Разница в том, что ты пытаешься его убить, – заявляет Кара.

Трина кладет руку на здоровое плечо Кары, но сестра отшатывается от нее так резко, что вскрикивает от боли.

– Уходите! – выкрикивает Кара. – Все уходите!

Несколько приборов за ее спиной начинают пищать. Присматривающая за Карой медсестра хмурится, поглядывая на монитор.

– Ладно, на сегодня хватит, – объявляет она. – Прошу всех выйти.

Тихо переговариваясь друг с другом, врачи гуськом покидают палату. Входит другая медсестра и принимается возиться с морфиновой помпой, а первая медсестра силой удерживает Кару.

В дверь врывается мать.

– Что, черт возьми, тут происходит?! – спрашивает она, оглядывая меня, медсестер и Кару, прямиком направляется к кровати и заключает Кару в объятия, давая ей выплакаться.

Через плечо матери я ловлю пристальный взгляд Кары.

– Я же сказала, уходи, – бормочет она, и я понимаю, что она обращалась не только к врачам, но и ко мне.

Морфин действует за считаные секунды, и Кара обмякает на кровати. Мать укладывает ее на подушки и шепотом расспрашивает дежурную медсестру о том, что довело Кару до такого состояния. Сестра лежит с остекленевшими глазами и раскрытым ртом, засыпая, но смотрит прямо на меня.

– Я не могу, – выдавливает Кара. – Я просто хочу, чтобы все закончилось.

Ее слова похожи на мольбу. Меня охватывает чувство, что впервые за шесть лет я способен ей помочь. Я смотрю на сестру.

– Я позабочусь об этом, – обещаю я, зная, чего ей стоила просьба. – Я обо всем позабочусь.

Выйдя из палаты Кары, я застаю доктора Сент-Клэра на посту медсестер. Он вешает трубку как раз в тот миг, когда я подхожу к нему:

– Можно вас кое о чем спросить? Как это будет… ну… вы понимаете?

– Что – будет?

– Если мы решим…

Я не могу произнести этого вслух. Вместо слов я дергаю плечами и ковыряю носком кроссовки линолеум.

Но он догадывается, что я хочу узнать.

– Ну… – начинает он. – Ваш отец не почувствует боли. Члены семьи могут присутствовать при отключении аппарата ИВЛ. Ваш отец может сделать несколько вдохов самостоятельно, но дыхание будет неравномерным и непродолжительным. В конце концов его сердце перестанет биться. Обычно семью просят выйти из комнаты, когда вынимают дыхательную трубку, а затем приглашают вернуться, чтобы попрощаться. Прощание может быть сколько угодно долгим. – Он мешкает. – Однако при определенных обстоятельствах процедура может меняться.

– При каких обстоятельствах?

– Например, если ваш отец когда-нибудь выражал желание стать донором органов.

Я вспоминаю вечер четыре дня назад, когда просматривал содержимое бумажника отца. Неужели это было так давно? Маленькая голограмма в виде сердечка, напечатанная на водительском удостоверении.

– А если он выражал? – спрашиваю я.

– Служащие из Банка органов Новой Англии в любом случае связываются с нами по каждому случаю тяжелой черепно-мозговой травмы, независимо от того, выражал пациент ранее желание стать донором или нет. Они придут поговорить с вами и ответят на любые вопросы. Если ваш отец является зарегистрированным донором и если семья решит отказаться от лечения, можно будет согласовать сроки с Банком органов, чтобы произвести изъятие в соответствии с его желаниями. – Доктор Сент-Клэр смотрит на меня. – Но прежде чем об этом говорить, вам с