тяжелые сражения. Но по-другому нельзя. Есть правила, под которыми мы все подписывались, и если начать их нарушать, то армия очень быстро превратится в толпу. И так я выбрал самое мягкое из возможных наказаний. А то ведь у нас до сих пор действует караульный устав, утвержденный еще Петром I, и там за пропуск чужака наказание одно — смерть.

Отправив Лешку, я точно так же проводил на вылеты и оставшихся пилотов, а потом пошел в мастерские. Было у меня несколько заготовок, которые так и не успели довести до ума в Севастополе, но которые мы постепенно дорабатывали в свободное время. Укрепления достроят и без меня, а после потери Лешки, после сюрпризов, которые уже подкинули нам враги, мне очень хотелось хоть немного отыграть наши шансы на успех.

— Григорий Дмитриевич, — в мастерских меня встретил замерший посреди грохочущих станков Достоевский. — А я тут решил попробовать вражескую митральезу повторить. Вроде бы не сложно: собрать большой ствол из маленьких, сделать кассету с патронами, но как будто чего-то не хватает. Тяжело получается, громоздко, а вы всегда говорили, что нужно не просто изобретать, а думать, как люди будут этим пользоваться.

— Это хорошо, это правильно… А с чего ты вообще решил заняться митральезой, мы же про это даже не говорили?

— Так лейтенант Лесовский про нее рассказывал, как его постреляли. Вот мы вместе и подумали, что поставить пару таких митральез на «Китов», и они сразу в «Касаток» превратятся.

Звучало, конечно, неплохо. Я сразу представил «Летающие крепости» времен Второй Мировой — сколько проблем они доставляли даже целым эскадрильям истребителей — красиво. Но еще не время.

— И каков шанс, что с нуля мы сможем получить что-то рабочее за пару дней? — я внимательно посмотрел на инженера.

— Немного. Но он есть, и если получится…

— Сколько пуль съедает эта машинка? Двести в минуту?

— Если быстро перезаряжать, то да, можно выйти на двести выстрелов.

— То есть на боезапас пары рот. А есть у нас столько лишних патронов хотя бы на пару часов стрельбы?

— Ради дела найдем.

— И вот самый главный вопрос: ради какого дела?

— Сбивать самолеты!

— Наши ракеты делают это ничуть не хуже.

— Расстреливать врага издалека!

— Артиллерия тут будет в разы полезнее. И точнее.

— Но тогда… Митральезы бесполезны?

— Вовсе нет! Они прекрасно подойдут для укрепления позиций, для сдерживания идущей в атаку пехоты. Они мобильны, они могут усилить даже одного бойца, но… К их использованию нужно готовиться. Заготовить патроны, научить солдат из них стрелять и попадать, продумать тактику. И это все не касаясь самой конструкции. Ствол, наверно, греется? А пули при кассетном заряжании постоянно сбиваются и заклинивают все, что только можно?

— Так точно, — Достоевский с сомнением посмотрел на меня. — Значит, вы, капитан, тоже над ними думали? И побольше меня… А я вот поспешил, сразу кинулся отливать детали в железе, а можно было столько времени сэкономить.

— Ничего, еще сделаем митральезы! Причем настоящие, русские, и назовем их пулеметы! Причем сделаем по уму — очевидно же, что ручку можно убрать и начать крутить ствол за счет отдачи. Охлаждение внешнее поставим. Тут бы придумать что-то получше и полегче, чем обычная вода, но…

— Григорий Дмитриевич, вы же не хотели митральезой заниматься, — напомнил Достоевский.

— Точно, — я вовремя остановился. — Вернемся к нашим баранам. В смысле к снарядам.

Достоевский закивал, и мы, как это уже бывало не раз, закрутили токарный станок и закрепленный на нем продолговатый пушечный снаряд. Несмотря на помутнение с митральезами, Михаил Михайлович выточил новый боек, и теперь мы смотрели, как под действием инерции они с детонатором расходятся в стороны.

— Удивительно, — Достоевский покачал головой. — Но это точно сработает при выстреле? Токарный станок все же дает 800 оборотов в минуту. А снаряд так сможет?

— Он раз в десять быстрее крутиться будет! — ответил я, мысленно добавив, что нам бы только построить еще эти нарезные пушки.

Пока одна тестовая на всю армию на «Медведе» Руднева, и все. Но кто бы мне сказал, что это так непросто. Кажется, нашел сталь — лей пушки. Но нет. А сколько нарезов должно быть внутри ствола? А какой ширины? А с каким углом наклона? Сотни вопросов, на которые пока не было ответов. Конечно, можно было просто смасштабировать нарезку винтовок — так мы попробовали, и первая же доработка выдала результат в разы лучше.

В общем, пока мы остановились на 24 нарезах на метр сорок нарезной части. Ширина — 10,5 миллиметра, глубина — 1,24. Лобачевский даже показывал мне формулы, почему именно так лучше, но я не разобрался. Просто порадовался, что рядом есть люди, которые знают, что делают. А я в свою очередь делал новый снаряд под этот ствол.

Так-то идея использовать инерцию для взрывателя давно пришла в голову, но только сегодня появился первый образ. И что радовало: чистая механика, ломаться тут просто нечему, а для надежности хранения и перевозки снарядов это было одно из главных требований. В общем, пока снаряд хотя бы до тысячи оборотов не раскрутится, стопоры не отойдут в стороны, и никакого взрыва просто не получится.

— Хорошо, предохранитель спадает, — Достоевский все еще не мог отвести взгляд от вращающегося снаряда. — А что, если он попадет в цель не носом, а просто скользнет боком?

— Кольцо поставим, — мгновенно представил я. — Завяжем на тот же стопор. Тот уходит, кольцо освобождается, и любой боковой удар приведет к детонации.

Я не стал добавлять, что эта идея пришла мне в голову уже не из истории оружия, а от наших бомбистов, которые любили надеть кольцо на банку с гремучей ртутью. Такую бросишь, и кольцо от любого удара, даже по чему-то мягкому, ее разобьет. Неприятная история, а вот сама идея такого чувствительного взрывателя нам пригодится не только в снарядах, но и… в торпедах. Их, конечно, мы быстро не сделаем, но если враг не остановится, то пусть не удивляется, что мы уже сейчас начали готовиться к новому витку войны.

21 марта 1855 года

Это утро в Дарданеллах было таким же тихим, как и все остальные до него, а потом дежурный «Чибис» замигал красным фонарем. Бесконечные короткие вспышки. Тревога! Вместе с остальными офицерами я бросился на