А самое неприятное было в том, что викинг, похоже, даже не собирался вытаскивать из потертого вида ножен торчащий за спиной клинок. Пёр с голыми руками, и острота «лепестка» в руке супротивника его ничуть не волновала. Тверд решил попробовать с ложного замаха. Норд на него даже не моргнул. Даже не попытался увернуться. Еще шаг – и он выбросил вперед обе свои здоровые ручищи. На одной в неверном дрожащем свете ночников мелькнула наколка. Чудная. Цветная. Таких до сих пор видеть не приходилось. Правда, что на ней изображено, разобрать не удалось – в конце концов руки норман тянул вовсе не для приветствия.

С другой стороны доносились натужные выдохи, будто Хват окончательно стал ромеем и вовсе не для того прижал к кровати Буйука, чтобы убить. Впрочем, железный лязг, сопровождающий это пыхтение, оставлял надежду на лучшее.

Оглянуться и убедиться возможности не было – викинг наступал уверенно и неуклонно. С неотвратимостью злого рока он крушил все витки защитных нагромождений, что едва-едва успевал выплетать в воздухе клинком Тверд.

Вдох. Выдох.

Удар, блок.

Поворот, уклон, выпад.

Выдох-вдох.

И – никакой возможности перейти в атаку. Закованные в железо руки мельтешили перед глазами, звякая простыми иззубренными наручами о металлическую полосу хазарского меча. Пару раз Тверд и сам едва не попался на тот же захват, что применил, отбирая меч у рыла в маске. В последний миг удавалось уворачиваться и невольно из-за того открываться. Чем норд неуклонно пользовался, нанося такие удары, после которых единственным побуждением было рухнуть, ломаясь в корчах и захлебываясь застрявшим меж ребер воздухом.

Но всякий раз он оставался на ногах, продолжая зыбкую пляску неработающей почему-то защиты. Пока не почувствовал, что пол под ногами ушел вниз, убегая лестницей на первый этаж.

Еще бы на вершок назад – и все.

Впрочем…

Тверд неловко завалился, заполошно махнув руками, будто потерял равновесие.

Ради такого норд даже рванул меч из-за спины. Единым махом, продолжая движение, он занес клинок над головой.

И именно в этот самый миг Тверд бросился навстречу, всем телом врубившись в живот викинга. Кольчужное плетение оказалось чудным не только на вид, но и на ощупь. Словно это была и не кольчуга вовсе, а сплошная, но при том вполне подвижная железная пластина.

Как у Прока.

Они с треском грохнулись на скамью. Но тут же вскочили на ноги.

Тархан едва успел отпрянуть в сторону, брезгливо подобрав долгополый кафтан.

Именно в этот миг Хват, который что-то чересчур завозился с гохом, сгреб его в охапку – и швырнул через себя на стол. Буйук грохнулся на спину, но тут же дернулся вверх, занося руку в защитном жесте.

Взмах – и лезвие топора в другой руке с мокрым чавком воткнулось в доску стола. Разрубив одним махом гортань, шейные позвонки и отделив голову хазарина от плеч.

На миг повисла тягучая, как жирные капли крови, падающие на пол сквозь щели в столешнице, тишина.

Потом обезглавленное тело вора скатилось на пол. Голова же так и осталась лежать на столе. Взгляд остекленевших глаз упирался именно в ту точку, откуда опустился топор.

– Хегни! – взвизгнул седовласый хазарин, судорожно прижимая нож к шее Тумана. Высокомерие его как рукой сняло, когда между ним и соратниками его пленника остался один лишь человек.

Который тут же метнулся в сторону Тверда. Кентарх едва успел подставить под град выпадов тяжелого меча свой «лепесток».

С этим нордом все складывалось как-то не так.

Он рубился, перетекая в такие стойки и позиции, нанося такие неожиданные удары, что уходил от них Тверд едва-едва.

Очень неприятно было осознавать, что ты для своего врага – раскрытая грамота. Написанная крупно, просто и разборчиво. И, читая тебя едва ли не с издевательской усмешкой, он может располовинить и выпотрошить в любой момент.

Тверд и сам не понял, как в один недобрый миг оказался к норду спиной и с холодком, пробежавшим меж лопаток, уже ощутил, казалось бы, удар, который должен был раздробить ему хребет.

Но получил лишь железным наручем по голове – вовремя подскочил Хват.

В черепе полыхнул пожар, виски заломило невыносимой болью, а лоб встретился с досками пола с таким гулким звуком, что зубы заломило. Сквозь разноцветные круги в глазах он видел, как северянин походя отвел мечом стремительный бросок, в который вложил всю свою силу, скорость и дурь налетевший варяг. В ответ норд как-то извернулся, крутнулся на месте – и так наподдал варягу ногой под ребра, что того смело со второго поверха, будто снулый лист осенним ветром.

– Вот же ж твою мать! – только и успел выкрикнуть Хват, перелетая сквозь низкую деревянную оградку и с треском обрушиваясь вниз.

Воинский инстинкт взял свое. Опасность Тверд не увидел и уж тем более не услышал. Почувствовал. Кожей. Только что он покачивался на четвереньках – а в следующий миг перекатился в сторону от этого места. Того самого, на которое Хёгни с глухим выдохом опустил свой меч.

Сейчас не увернусь, – мелькнула в голове какая-то даже чересчур отрешенная мысль.

И в тот миг за окном полыхнул яркий день.

Среди ночи.

Немыслимая сила швырнула на пол и викинга, и хазарина, и даже сидящего Тумана. А на Тверда обрушился перевернувшийся стол.

И тут же уши пронзил чудовищный раскат грома.

Ослепительная вспышка вытянула все тени в селище, будто приковала их цепями и швырнула немыслимой силой за горизонт. Река расцвела десятком огненных столбов, в которых кружились пылающие обломки оснастки, обрывки человеческих тел и мягко кружащие в воздухе в немыслимо жарких завихрениях тлеющие клочки парусов. Огненный гнев богов в один краткий присест слизал с берега пристани и постройки, обратив их в пылающие исполинские костры.

Крики людей, суета и паника грянули почти сразу. Мужики, в доспехах или в исподнем, топтали детей и баб, вминая в грязь любую препону на пути панического бегства. Один из гридней даже принялся расчищать себе путь топором. Со стороны реки бежал объятый пламенем человек, от которого сейчас шарахнулась бы в сторону, наверное, и родная мать. Кони с пылающими гривами затаптывали своих хозяев, а исполинские языки пламени, мигом сожравшие весь вражий флот, теперь истово вгрызались в дерево случившихся поблизости домов.

– Это – что?

Хазарин, который, скорее всего, и был тем самым тарханом Илдуганом, которого они силились настичь с самого Полоцка, стоял у окна ни жив, ни мертв. Он шевелил помертвевшими губами, с которых срывались только неразборчивые слова. Собрать их хоть в отчасти понятную речь не смог бы сейчас ни Род, ни Чистый.

– А это, судя по всему, конец вашего похода.

Тверд ожидал от хазарина какой угодно реакции на свои слова – истеричных воплей, страшных проклятий, безумных наскоков с кинжалом наперевес. Но только не того, что сделал седой.