из пожарных на нее наступил. Когда Мира склонилась, чтобы открыть ее, она обнаружила свою лампу, разбитую вдребезги. Она пропустила сквозь пальцы горсть красных и зеленых стеклянных камушков.

Ну конечно же она хотела бы спасти свою лампу! Но когда ее спросили, что бы ей хотелось спасти, она обо всем позабыла. Если бы всё остальное пропало, она бы расстроилась не так сильно, но ее лампа была единственной ценной вещью – и потому самой лучшей. Теперь Мира ощутила тоску по ней прежней. Ну почему она не распаковала ее в первую очередь с величайшим почтением и осторожностью? Потому что, как только она прибыла в город, где жила Энни, она немедленно отправилась встретиться с Энни. Как она могла так сглупить? Она и на минуту не задумалась об этой драгоценной вещи. Как она вообще могла забыть, что лампа была лучше всего?

* * *

Наверное, будет не так уж плохо, если мы все погибнем в один момент, когда наступит время второй версии мира; может быть, это будет не так уж грустно. Здесь, в первой версии мироздания, мы созданы, чтобы умирать по одному – и в этом вся боль и тоска. И в этом – красота.

* * *

С чернильно-черного неба стал падать снег, и над городом разлился запах свежего снежного воздуха. Низкая луна спряталась за несколькими облаками. Мира стояла в поле за придорожной гостиницей, куда она переехала в ночь, когда случился пожар. Она выглядывала из-под опушки из искусственного меха на капюшоне, ей было плохо видно, потому что капюшон был слишком велик и всё падал ей на глаза. В это время Бог выслушивал ее жалобы. «У меня слишком большой капюшон, он всё время падает на глаза». А эта куртка стоила ей слишком много денег! «И эта куртка слишком дорогая. Почему я так бестолково трачу деньги?» В следующей версии мироздания не будет никаких курток и никаких денег. Столько наших жалоб относятся только к этой версии мира, где погода и стыд таковы, что нам нужно столько одежды. Вовсе не обязательно, что в следующей версии мироздания всё будет так же. Но мы не знали, будет ли следующая версия отличаться от прежней или останется такой же, так что направляли Богу все наши жалобы.

Мире хотелось бы видеть красоту холодного пышного хлопка, падавшего с неба, и ветвей, опустившихся под тяжестью мокрого снега. И она видела, но гораздо больше досадовала из-за капюшона и того, что она, очевидно, совершила неудачную покупку. Почему она не дождалась, когда ей встретится куртка получше? Потому что она ненавидела думать о куртках. Потому что ненавидела ходить за покупками. Но человек в этой версии мира сталкивается с необходимостью приобретения одежды. Бог знает, что это у многих вызывает досаду, и, выслушивая жалобы Миры, он убедился в этом снова. Мира прошла через автостоянку, зашла в холл гостиницы и поднялась в свой номер, где повесила свою мокрую куртку в шкаф и сняла зимние ботинки у входной двери. Потом она вступила в лужицу растаявшего снега, и у нее промок носок. Теперь у нее была жалоба из-за этого носка! Ну почему она здесь? Зачем она вообще существует? Чтобы жаловаться Создателю из-за носков? Ну почему Бог не уничтожит этот черновик и не начнет уже творить следующий? Что еще он хочет услышать?

* * *

Мира лежала на кровати и прокручивала в голове их разговор с Энни и все сцены из их юности: как они сидели на полу у Энни в квартире, арахисовый суп, их поцелуй на улице. Она видела себя и Энни – двух девушек далеко внизу – как будто даже когда она проживала тот опыт, она была высоко в небе. Почему, задавала себе вопрос Мира, когда она обращалась внутренним взором в прошлое, она всегда вспоминала произошедшее не собственными глазами, а будто с какой-то более высокой и дальней точки наблюдения далеко за собственной спиной и над своей головой, – точки, до которой невозможно добраться, если только не парить в воздухе? Наверное, потому, что самый важный взгляд, наблюдавший за ее жизнью, никогда вовсе не принадлежал ей.

Миру всерьез расстраивало, что самая выгодная точка обзора должна принадлежать Богу, а не людям. Разве не жестоко заставлять чувствительные создания просто служить твоим собственным целям здесь, в первой версии мироздания? Ведь даже в следующей версии мы по-прежнему будем служить воле Божьей как благодарные зрители его прекрасного спектакля. Так возможно ли вообще создавать существ, которые бы служили собственным целям, или твои цели всегда будут ограничивать их свободу, раз уж ты их создал?

Мира никогда не хотела того, что Бог или ее отец больше всего хотели от нее, и это причинило ей очень много боли. Она была неспособна ответить взаимностью на теплую любовь медведя. И она терпеть не могла быть критиком. Она просто хотела ощущать те же счастье, благодарность и красоту, что ощущала, когда в нее вселился дух ее отца. И даже само это чувство – желание что-то исправить – было чувством и желанием, исходящим от критика.

* * *

Как может человек ослушаться Господа своего, того Самого, что сотворил его? И что произойдет, если ослушаешься? Наверное, Бог тут же поразит тебя насмерть. А что, если твой Господь умрет раньше тебя? Тогда уже можно не слушаться? И можно ли считать ослушанием, если рядом больше нет никого, кто имеет хоть малейшее представление о том, что для тебя значит «ослушаться»? Почему кажется, что единственный способ жить – это не слушаться?

* * *

Пусть на нее падет любой позор. Она будет носить костюм листа. Она не будет одеваться в жемчуга и атлас. Лист одевают лишь снег и дожди. Она не будет высказывать свое мнение ни по какому поводу. Она не будет совершать никаких деяний, будет оставаться на одном месте, как лист, и когда она умрет, то упадет на землю. Лист остается на ветке, где рос, и не пытается менять мир, в котором живет. Она не выйдет в окружающий мир, чтобы критиковать или исправлять его. Если ее осмеют за костюм, она не станет пытаться исправить людей, которые ее осмеяли. Она не считала, что все должны быть как лист. Она не считала, что никто не должен. Она оденется листом не для того, чтобы выразить протест против того, как живут другие. Она это сделает не для того, чтобы быть самым лучшим человеком или же самым худшим.

Конечно же, вся эта затея была