Константин Закомолдин и еще двое рабочих мастерской тоже радовались успеху, поскольку никому из них никогда не приходилось не только видеть, а и слышать о таком чуде, чтобы порох, бездымный и грозный порох, горел. И к этому чуду они имели самое прямое отношение, принимали непосредственное участие в его создании. Они, как и Артемьев, стояли в некоем напряжении: а вдруг сейчас, не догорев до конца, шашка полыхнет огненным взрывом? Сколько раз так бывало...

А эта – горела. Ровно и напористо.

Но пороховая шашка – не механическая смесь сухих порошков, спрессованных меж собою, а однообразный затвердевший раствор. Тихомиров и Артемьев разработали новый способ получения заряда. Они не прессовали шашку из мелких готовых элементов, как делали до этого многие, а создали, с добавкою компонентов, единую тестообразную массу, из которой и сформировали эту самую шашку. Высохнув и затвердев, такой цилиндрический монолит пороха приобретал новые качества. Он становился настолько прочным, что уже не боялся ни ударов, ни сотрясений при перевозке, ни, как выяснилось впоследствии на испытаниях, перегрузок в полете, ни высокого давления в ракетной камере сгорания.

Именно о таком порохе, как о возможном топливе для пилотируемых ракет, для ракет с экипажем, первым сообщал еще в конце прошлого века революционер Николай Кибальчич. Он писал свой знаменитый проект в камере внутренней тюрьмы Петербургского жандармского управления в конце марта 1881 года, в последние часы своей жизни, уже зная о смертном приговоре. Он спешил выложить на бумагу то, что вынашивал в сердце. Он составил чертежи и дал описание ракеты. «Какая же сила применима к воздухоплаванию? – спрашивал он в проекте и сам давал ответ. – Такой силой является, по моему мнению, медленно горящие взрывчатые вещества».

Проект Кибальчича после казни его автора тридцать семь лет пролежал в пыльном архиве департамента полиции и был обнаружен только после свержения царской монархии, после революции. Его опубликовали в апреле 1918 года на страницах журнала «Былое». Открытие Кибальчича, которое получило высокую оценку Циолковского, к тому времени уже было вновь открыто, однако публикация проекта имела огромное пропагандистское значение и, несомненно, сказалась на судьбе Тихомирова и Артемьева, на судьбе их идеи.

И вот им, первым и единственным в мире, удалось получить это самое «медленно горящее взрывчатое вещество».

Был сделан первый шаг.

3

Теперь надлежало шагнуть дальше. В успехе никто не сомневался. Многим казалось, что до окончательной победы – создания ракеты – оставалось совсем близко. И в своем итоговом заключении, после всестороннего испытания пороховой шашки, руководство Научно-технического комитета Артиллерийского управления, помня указания наркома, записало кратко и категорично: все работы – проектирование и изготовление опытного образца «безотказного газодинамического орудия с пусковым устройством в виде простой ажурной трубы» – лаборатория должна выполнить в кратчайший срок.

А что означало понятие «в кратчайший срок»? Слово-то какое-то уж очень неопределенное, явно не из научной лексики, не техническое и не конкретное. Представляли ли тогда руководители Артиллерийского управления и сами сотрудники лаборатории, что на самом деле скрывалось за столь привлекательной и, казалось, очень простой идеей? По всей видимости, тогда никто этого не представлял. Ажурная труба, поставленная вместо ствола пушки, как будто бы ничего сложного ни технически ни теоретически в себе не таила. Создать возможно. А сам снаряд, эта самая ракета? В общем, казалось, тоже... В общем. Главное-то в ней – двигатель, то есть топливо, а оно в принципе уже готово. Оставался, казалось, пустяк, нужно засучить рукава и за работу... Сколько на это потребуется времени? Пожимали плечами, но смотрели вперед весьма уверенно. Месяцев шесть-семь, ну год. От силы – годика полтора!

А в действительности долгих девять лет пришлось штурмовать эти, казалось бы, простые вопросы. Девять лет напряженной и неослабной работы всего коллектива от начальства и теоретиков до рабочих. А потом еще два года ушло на доводку.

Все на первый взгляд простое оказалось далеко не простым!

Сотрудникам лаборатории предстояло решить целый ряд сложных технических проблем, с которыми до сих пор нигде, никому не приходилось сталкиваться. Это и понятно, поскольку в мире еще не существовало реактивной техники. Ни у нас, ни в других странах. Приходилось идти в потемках неизвестности на ощупь. Все было впервые. Не с чем было сопоставлять и сравнивать. Сами рассчитывали, создавали теорию, сами проектировали и строили. Были на этом трудном пути и неудачи, но не катастрофические, были и успехи, но не ошеломляющие. Шла обычная работа, творческая и напряженная, бок о бок трудились теоретики и практики, прояснялись многие неясные вопросы, в том числе и в таких направлениях реактивной техники, которые потом стали главными, основополагающими. Много сил уходило и на второстепенные, даже, как выяснилось впоследствии, ненужные вопросы, только тогда, в те времена, никто не мог определить главное от второстепенного, ненужного. Этот отбор сделала потом сама жизнь, но до этих дней нужно было еще дожить. Для того чтобы армия взяла на вооружение боевые ракеты, творческая мысль ученых, практиков-инженеров должна была пройти долгий и сложный путь поисков и экспериментов.

Не так-то просто оказалось создать сам реактивный снаряд. Одно дело – ракета, запущенная в неопределенное «воздушное пространство», а совсем иной вопрос, когда потребовалось «стрелять по целям». Нужно сделать снаряды «послушными», чтоб они летели устойчиво, чтобы ложились кучно. Как в артиллерии. На первых порах конструкторы, опираясь на опыт артиллерии, пытались придать ракете в ее полете вращение, подобно тому, как вращались снаряды. Были и другие варианты, навеянные артиллерийской практикой, в том числе попытки нанести на реактивном снаряде нарезы. Но за первой неудачей следовали вторая и третья... Для устойчивости полета сооружали различные типы оперения из дюралюминия и стали, самых замысловатых форм – и кольцевые, и Т-образные, со стабилизаторами, отнесенными далеко за сопло. Однако все эти варианты не давали главного – устойчивого полета, хорошей кучности, точности. Снаряды «рыскали» по всему полигону, словно сознательно избегая цели...

Умер, не дождавшись торжества своих ракет, мудрый Николай Иванович Тихомиров, ушли из жизни и другие энтузиасты реактивного снаряда: Борис Сергеевич Петропавловский, талантливый исследователь и инженер, разработавший конструкцию осколочно-фугасных ракетных снарядов; Георгий Эрихович Лангемак, который в дни революции был командиром форта в Кронштадте, а после окончания Военно-технической академии пришел в институт главным инженером, увлек людей, организовал исследования горения шашек бездымного пороха, построил графики и таблицы, позволявшие определять «заданную мощность топлива», занимался проектированием ракет; умер и Иван Терентьевич Клейменов, великолепный администратор и творческий работник, в недавнем прошлом авиационный инженер. Он первым увидел всю бесплодность «ажурной трубы», так радовавшей глаза артиллеристов своей похожестью на ствол обычной пушки, и предложил установить на ракетах мощные хвостовые оперения и производить пуски ракет с прямого станка-штыря, с открытого рельса. Не стало и маршала Тухачевского, который с самых первых шагов лаборатории и института не только следил за успехами, но и всячески помогал, одобрял, вдохновлял, понимая значимость ракет, их будущее.