— Вы этого не сделаете…

— Господи ты боже мой! — воскликнул Кареев сненаигранным удивлением. — Интересно, почему это? От любой спецслужбы миратрудно ждать благородства. Вы нам не друг, вы нам ничем не помогаете, толькомешаете и мелко пакостите. Официальным образом вас прижать трудновато, тут выправы. Гораздо проще и практичнее представить вас агентом ФСБ, и ваши здешниедрузья проделают за нас грязную работу. Не переживайте, потом, когда мы ихповяжем, мы им обязательно припомним и то, как они содрали шкуру среспектабельного европейского журналиста… Припомним, слово офицера! Ответятобязательно.

Вот теперь смело можно было сказать, что клиент дошел донужной кондиции. Он тут не залетный визитер, много лет болтался по здешнимместам, привычки своих «друзей» давно знает… а они с него точно шкуру спустятузкими полосочками, если прокрутят кое-какие записи.

— Ну так как? — мягко спросил Кареев. — Мыдоговорились, или выкинуть вас отсюда к чертовой матери… и по своим каналампередать Накиру кое-какие диски? Только не надейтесь быстренько смыться изстраны. Коли уж мы начнем крутить такую комбинацию, позаботимся и о том, чтобывы у нас задержались: ну, скажем, паспорт у вас злодейски похитят, и вызастрянете в России… Ну а укрыться в родном посольстве опять-таки будеттрудновато… — он резко переменил тон. — Как вы оказались здесь,Андреас? Именно в этом месте?

— Бакрадзе привез, — сказал Нидерхольм негромко,глядя в пол. — Он сказал, что здесь произойдет нечто интересное, что вы…

— …сядем в лужу, — понятливо подхватил генералКареев. — А с Накиром и Абу-Нидалем контактируете?

Нидерхольм вскинул на него глаза, попробовал саркастическиусмехнуться:

— Если вы надеетесь получить от меня адреса явочныхквартир или что-то в этом роде, зря стараетесь. Они блестяще конспирируются, яс обоими встречался в нейтральных местах, все было обставлено массойпредосторожностей…

— Верю, — кивнул Кареев. — Значит, господинБакрадзе — ваша связь с обоими нашими друзьями?

— Да. И на сей раз я ничего больше не знаю, понятновам? — выкрикнул он с некоторой долей истерики. — Сейчас не прежниевремена, они стали в сто раз осторожнее, целая цепочка посредников… Я ничегобольше не знаю, верите вы или нет!

— Ну почему же, верю, — сказал Кареевспокойно. — Бакрадзе вас, конечно же, ждет?

— Да.

— Вот и ступайте, — велел генерал. — Ну чтовы так смотрите? Я верю, что ничего больше вы не знаете, к чему вас зря томить?Надеюсь, у вас достаточно мозгов, чтобы не пересказывать вашим друзьям нашразговор?

— Да уж будьте уверены!

— Вот и прекрасно, — Кареев убрал ногу сперекладины. — Ну, пойдемте, я вас провожу, а то ребята и задержать могут…

Он простер свою благожелательность настолько, что не простовывел Нидерхольма из здания блокпоста, а пошел с ним рядом в направлениидухана. Там уже все было спокойно, уехали грузовики с автоматчиками,разъехались незадачливые фотолюбители, и духан функционировал в прежнем режиме.Нидерхольм недовольно косился на спутника, ему такие провожанья, сразу видно,не пришлись по душе — но Кареев притворялся, будто ничего не видит. Ага,вон и Бакрадзе за столиком торчит, явно изнывает от нетерпения. Заметил…

— Ну все, — сказал Кареев, останавливаясь. —Желаю удачи, Андреас, и постарайтесь больше не попадаться.

Он совершенно по-дружески обнял Нидерхольма обеими руками, иони несколько секунд так и простояли, словно вынужденные с неохотойрасставаться старые приятели. Ошеломленный Нидерхольм наконец опомнился,напрягся, Кареев быстренько его отпустил и, глядя вслед, помахал, опять-таки ссамым что ни на есть дружеским выражением лица.

Возвращаясь к блокпосту, он тихо ухмылялся. Теперь можнопосмотреть на происшедшее и под другим углом, не все так грустно и безнадежно,честное слово. Абу-Нидаль, как достоверно известно, в шахматы не играл отроду искверно просчитывает на несколько ходов вперед, Накир тоньше, умнее и коварнее,но недавний инцидент — без сомнения, самодеятельность Абу-Нидаля, личное,так сказать, творчество. Решил, выявив агента, попутно устроить пакостьнедругам… ну и чего он добился, собственно? Конечно, кое-какие газетки поднимутшум, поминая гнусных федералов, беззастенчиво расстрелявших прямо в машинемирных юношей, ехавших из консерватории в филармонию… Но времена нынче, как ужебыло подмечено, не те. Получится мелкая пакость, и не более того. Это летвосемь назад целая рота правозащитников надсаживалась бы в крике, импортныерадетели прав боевиков подключились бы, лорд Джадд бился бы в истерике… атеперь и кривозащитников по пальцем можно пересчитать, и Запад приутих, и лордДжадд запропастился куда-то, плохо уже помнят, кто таков. И, самое главное,страна давно избавилась от иных шизофренических заморочек, не та уж страна.

В общем, мелкая пакость, и не более того. Зато Абу-Нидаль,не подумавши толком, засветил своих «придворных поэтов», на коих преждевнимания особо не обращали: передвижения Нидерхольма еще по старой памяти вялофиксировали, а Бакрадзе вообще в разработке не числился. Ну а теперь совершенноточно известно, что эта сладкая парочка повязана с Накиром и Абу-Нидалем, азначит, оба будут служить индикаторами, мечеными атомами, так сказать, и, есливзять их под присмотр, что-то полезное да выйдет рано или поздно. Та акция, которуюНакир готовит где-то в России, непременно потребует своих, прикормленныхжурналюг, которые интерпретируют все должным образом… и вот они, оба-двое,паскуды.

Настроение повышалось, даже сердце уже почти не беспокоило.

Даже в этом походе он (Лермонтов. — А.Б.) никогда неподчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродилавсюду, появлялась там, где ей вздумается, в бою она искала самых опасныхмест — и… находила их чаще всего у орудий Мамацева… До глубокой осениоставались войска в Чечне, изо дня в день сражались с чеченцами, но нигде небыло такого жаркого боя, как 27 октября 1840 г. В Автуринских лесахвойскам пришлось проходить по узкой лесной тропе под адским перекрестным огнемнеприятеля, пули летели со всех сторон, потери наши росли с каждым шагом, ипорядок невольно расстраивался. Последний арьергардный батальон, при которомнаходились орудия Мамацева, слишком поспешно вышел из леса, и артиллерияосталась без прикрытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки.В этот миг Мамацев увидел возле себя Лермонтова, который точно из-под земливырос со своею командой. И как он был хорош в красной шелковой рубашке с косымрасстегнутым воротом, рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, кактигры, сторожили момент, чтобы кинуться на горцев, если бы они добрались доорудий.

К. X. Мамацев

Однажды вечером, во время стоянки, Михаил Юрьевич предложилнекоторым лицам в отряде: Льву Пушкину, Глебову, Полену, Сергею Долгорукому,декабристу Пущину, Баумгартену и другим пойти поужинать через лагеря. Это былонебезопасно и, собственно, запрещалось. Неприятель охотно выслеживалнеосторожно удалившихся от лагеря и либо убивал, либо увлекал в плен. Компаниявзяла с собою несколько денщиков, несших запасы, и расположилась в ложбинке захолмом. Лермонтов, руководивший всем, уверял, что, наперед избрав место,выставил для предосторожности часовых, и указывал на одного казака, фигуракоего виднелась сквозь вечерний туман в некотором отдалении. Спредосторожностями был разведен огонь, причем особенно незаметным его старалисьсделать со стороны лагеря. Небольшая группа людей пила и ела, беседуя опроисшествиях последних дней и возможности нападения со стороны горцев. ЛевПушкин и Лермонтов сыпали остротами и комическими рассказами. Причем необошлось без резких суждений или, скорее, осмеяния разных всем присутствующимизвестных лиц. Особенно если в ударе был Лермонтов. От выходок его катались сосмеху, забывая всякую осторожность. На этот раз все обошлось благополучно. Подутро, возвращаясь в лагерь, Лермонтов признался, что видневшийся часовой был нечто иное, как поставленное им наскоро сделанное чучело, прикрытое шапкою истарой буркой.