экшен. Там мой герой запутался, он ощущает себя в своей стране как на чужом пространстве и ищет свое место.

— Мне эта книга вообще больше других нравится, потому что с одной стороны, это гораздо более условное повествование, такая сказка странствий… Герой — одиночка, одиночный боец. Джеймс Бонд все-таки выполняет задания разведслужбы, корпоративные задания. У вас — герой — настоящий одиночка.

— Я думаю, мой герой исполняет тот самый закон — "делай что должен и будь что будет".

— Массовая литература всегда индикатор состояния общества, его настроений и желаний.

— Есть "Тропа барса" и "Банкир, впрочем "Банкир" уже переиздавался несколько раз. "Банкир" вообще довольно необычная книга — в ней есть эссе, два рассказа, стихов штук пятнадцать, но все это скомпоновано, чтобы получился роман. Его авторское название — "Хроники русского барокко". Это написано еще в 1997 году. Еще любопытно то, что события, излагавшиеся эзоповым языком, начали сбываться потом наяву.

Надо сказать, что из всего лоточного расклада романы пишу только я один. Остальное — повести. А у меня — именно романы, то есть несколько развивающихся сюжетов, психологическая загрузка и прочее. Сделать так, чтобы все это стало интересно читателю — самая сложная задача, и я перед собой ставлю. Описать бой совершенно невозможно.

— А есть ли у вас какая-то публичная жизнь помимо литературы? То есть какая-нибудь публичная деятельность? Может в Калуге там какие-нибудь интересные писатели собираются?

— У меня постоянно болит голова. Спазм сосудов, поэтому просто очень болит голова. Поэтому мне тяжело заниматься такими вещами. К сожалению никакой другой деятельности нет. К сожалению потому что, для того чтобы написать роман, выкладываешься, а обратной связи нет. То есть я знаю о тираже, знаю, сколько человек эту книжку прочитало, а вот обратной подпитки нет. То есть это не как у актера, который чувствует зал… И вот уже нужно писать следующую книжку.

А калужские писатели… Есть их там человек тридцать — из тех, кто лет пять обдумывает роман и еще лет пять его пишет… Это отдельная песня, про то как они издают это при помощи спонсора, а потом пожизненно гордятся тем, что они писатели.

— А откуда берется материал? То, что есть фактура боевика? Есть с этим проблемы?

— Да берётся откуда-то. Мне труднее другое. Мне труднее найти тему, выстроить это всё… А ведь все темы — из классики. Чуть ли не большинство из них — шекспировские. И часто их хотят переписать. Вот американцы имеют мужество приписывать классическим произведениям хорошие концы, потому что дети это любят.

— Но у вас-то концы счастливые.

— Как сказать. Герой не побеждает до конца. Где он — он не понимает, может и не понимает — победил ли он.

— А не хотелось ли написать мелодраму? Ведь удельный вес любовной интриги в этих романах ничтожно мал.

— Конечно да. Как получится. Ведь в какой-то момент роман начинает расти сам. Это как у Шекспира, который выращивал свои вещи как дерево….

— А откуда такая любовь к Шекспиру? Ведь многие ваши герои не только носят псевдонимы по именам шекспировских героев, но много отсылок к знаменитому англичанину и в самих текстах. Были какие-то особые обстоятельства эту любовь вызвавшие?

— Никаких особых обстоятельств не было. Просто я совершенно четко считаю, что было среди прочих гениев два особенных — это Шекспир и Пушкин. И что он совершенно недооценен, его профессионализм в делании сюжета. И он создал новый жанр, вернее, преломил законы жанра, и получил в рамках жанра сказать что-то от себя.

Сообщите, пожалуйста, об обнаруженных ошибках и опечатках.

Извините, если кого обидел.

12 января 2009

История про сверхпроводимость

А вот вопрос — каково сейчас положение с высокотемпературной сверхпроводимостью, а вернее с оценкой Беднорца и Мюллера? Я как-то помню, что хоть им и Премию дали, потом возникли проблемы с повторением результата. А что сейчас? Кто держит руку на пульсе?

Извините, если кого обидел.

12 января 2009

История про сестёр Воробей

Собственно, это разговор с сёстрами Воробей в августе 2000 года — в момент разгара такого смешного проекта слезоточивых романов про детей. Потом с этим проектом произошло много всякого, а тогда он казался беспроигрышным и безоблачным.

— Сейчас я задам вам дурацкий вопрос, потому что не все наши читатели, наверное, видели интервью вашего издателя, Итак, Воробей — это ваше настоящее имя?

Сёстры Воробей, (возбуждённо): Нет, это псевдоним.

— Почему именно Воробей? Я вот, перед тем, как задавать эти вопросы, полез в словарь Даля (в него всегда лезут, когда нужно понять смысл простых слов). Так вот там значится обескураживающе-простое определение: "Воробей — известная птичка". Так почему Воробей?

Сёстры Воробей, (вместе, назидательно): "Воробей" — это весёлое, доброе слово, но были и другие соображения. Во-первых, слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Нам кажется, пишущий человек всегда должен об этом помнить. Кроме того, у этого имени есть своя литературная история. Когда мы выбирали псевдоним, мы исписали целую страницу — каких только имён там не было. Мы много раз перечитывали этот список, и всегда глаз невольно останавливался на этом сочетании — Елизавета Воробей. Если честно, мы не сразу вспомнили, почему это имя кажется нам таким знакомым.

Елизавета, (в догонку): Кто такой Елизавет Воробей вспомнила моя мама. Как вы помните, Собакевич пытался подсунуть Чичикову крепостную, которую он назвал Елизавет, чтобы скрыть её пол. Этот Воробей — мистификация, его не было на самом деле. Но в каком-то другом измерении он существует — мы же с Вами знаем о его существовании.

— Выходит, сёстры Воробей — тоже мистификация?

Сёстры Воробей, (строго): Союз двух авторов — явление загадочное и в некотором смысле мистическое. В результате такого сотрудничества возникает нечто качественно новое — это как в математике: в двоичной системе счисления результат сложения двух единиц не может быть выражен цифрой "два". "Я и ты" — это одно, а "мы" — это другое.

Березин, (обрадованно): То есть вы хотите сказать, что вы и сёстры Воробей — это не совсем и одно и то же?

Сёстры Воробей: Да, пожалуй, это самостоятельный автор. Хотя у нас с ним много общего.

Березин (угрюмо): Я вот не буду придуриваться, что не знаю, но ради читателей спросить надо. Лиза, Вы сказали, что это ваша мама напомнила вам о том, кто такой Елизавет Воробей. Ваша мама — Белла Ахмадулина?

Елизавета: Угу.

Березин: А